На таитянском языке есть специальное слово, означающее желание поесть рыбы. Могу заметить, что в этом месте – одна из моих главных трудностей по поводу всей истории. Как король, простые люди, женщины и вообще все собрались вместе на этот пир? Но это никого из моих многочисленных источников не беспокоило; так что этому определённо должно быть какое-то естественное объяснение.
<14> «Слова для сбора клана».
Teva te ua,
Teva te matai!
Тева – ветер,
Тева – дождь![39]
<15> и <16> «Звезда мертвецов» – Венера как утренняя звезда. Я собрал много любопытных свидетельств этого верования. Мёртвые сохраняют свой вкус к рыбной диете, вступают в партнёрские отношения с живыми рыбаками и часто посещают рифы и лагуну. К выводу, приписываемому безымянной даме из легенды, и сегодня при аналогичных обстоятельствах пришли бы девяносто процентов полинезийцев; причём здесь я, наверное, занижаю свою оценку на одну десятую.
Пир голода: Маркизские обычаи[40]
I. Бдение жреца
Во племени владеньях ни рыбки, ни плода,
И яма для попоя стоит пустым пуста. <1>
И кланы, те, что слева и справа что стоят,
Дубины навощили, кинжалы их блестят.
Они их взяли в чащу, где темень даже днём,
И залегли в засаде, – глаза горят огнём.
И часто песня утра, хоть звёзд стоит покров,
И дым печей несётся из логова врагов.
Ведь часто те, что любят и ждут домой сердца,
Не встретят уже к ночи с охоты молодца.
Тогда болеть их детям, и жёнам угасать,
И рук могучих воинов войне уж не познать.
И стихли барабаны, и плясок нету босых,
И на жреца все взоры при встрече стали косы.
Тот жрец был уж немолод, его глаза красны <2>
И не боялись мёртвых и призраков из тьмы.
Он знал все песни, даты, что было и когда,
И на груди (ценою в вождя дом) борода.
Он жил в высоком доме над рокотом прибоя,
Где на террасе тики хранили дверь собою. <3>
Внутри были богатства, – он хорошо служил, –
Как раковину, дом тот прибоя шум полнил.
Народ без его знака неделями страдал,
Но вот он – на террасе. Сел и к богам воззвал.
И так, присев средь тики на пол вощёный там,
Как попугай, он вперил взгляд красный в океан.
На гору жёлтой серой уже скакал рассвет:
Из-за морских пределов шёл утра самоцвет,
Из-за морских пределов уж отсвет солнца звал,
Но в глубине долины ещё день не настал,
Когда древесный сумрак стал голубеть зарёй,
И племя, уж проснувшись, пошло омыть лик свой,
Пошла молва в округе, звук шёпотом начав,
Надеждой грудь сжимая и страхом застучав:
«Жрец с нами не поднялся, – закрыта его дверь!
Он назовёт нам жертвы, поможет нам теперь».
Всходило