родинок, появившихся внезапно и необъяснимо – и что же, Марике теперь с ними носиться и прятать ото всех? Тело – это просто тело. Его надо одевать, чтобы не мерзло и не поранилось. Но не более того.
Однако Кит, дитя городской морали, думал иначе, и запрет матери закреплял за ним право так считать. С тех пор Марика стала больше обращать внимание на половые различия, и все же относилась к этому, как к цвету волос. У Кита они были золотыми, у нее – черными, ну и что? Это ничего не значило, ни на что не влияло. Просто они были разными.
Но в Кастинию брали только мальчиков. Они могли стать магами – только потому, что их тело было другим.
И этого Марика ни понять, ни принять уже не могла.
Лес принадлежал ей – как и много осеней назад, как и всегда. Но раньше он был радостью, открытием, волшебством. Сейчас же стал смертью, страхом и опасностью. Марика видела, как звери убивают друг друга, как губят растения и сами гибнут потом от голода. Видела ядовитые ягоды и смертельно опасные травы. И когда солнце озаряло Лес теплом и светом, Марика знала, что это обман. В Лесу правила ночь, время хищников и убийц.
Время Волка и Лиса.
Но Лис давно ушел – он исчез вместе с Китом, и Марика, убедившая себя, что Кита никогда не было, не могла забыть вкрадчивые, мягкие слова: «Я все равно заберу его». А теперь не стало и Волка, он снова бродил где-то там, далеко в Лесу, и Марика осталась одна.
Лес принадлежал ей. Но в нем не осталось ничего, что могло бы удивить ее или обрадовать. В нем не осталось ничего нового и неизведанного, ничего интересного.
Кроме Круга.
Марика никогда сознательно не нарушала запретов. Это было уделом Кита – перечить назло и потом с любопытством наблюдать, как взрослые злятся, ругаются и даже сами придумывают ему оправдание. Кит умел врать, выворачивать истину в свою пользу, умел уговаривать и увещевать. Марика была бесконечно далека от всего этого. Она никогда не обманывала – просто шла к своей цели, не заботясь о том, что думают об этом другие. Путь Кита был кружным, сложным, неуловимым. Путь Марики был прямым, как стрела. Кит обходил запреты. Марика не замечала их.
Она не заметила, как вышла к Кругу.
Стояла поздняя осень. Лес, состоящий в основном из елей, не менял своего облика, и только там, где гуще росли дубы, березы и буки, он обнажился, почернел скелетом голых ветвей. Марика брела по тропинке – скорее всего, звериной – не особо задумываясь о том, куда идет. Этого она перестала бояться давно – прошли времена, когда Марика могла бы заблудиться в Лесу. И хотя теперь Волк не выходил из Леса, чтобы проводить до дома, она безошибочно знала, куда нужно идти – так же, как знала теперь, какая будет завтра погода, что положить в зелье, чтобы оно работало лучше, какие слова прошептать, чтобы заговорить рану. Да, Кейза и мама рассказывали ей все это – но теперь Марика знала сама. И хотя амулет, что повесила ей на шею Дора, мешал, спутывал мысли – она все равно знала.
Нет, Марика не боялась заблудиться. Она вообще перестала