буки чернели на белой простыне слепящего снега. Кусты озябшего дрока сиротливо приютились на склоне холма. Сороки самодовольно восседали на ветвях деревьев словно католики, собравшиеся на тайное богослужение.
Анна вспомнила, что этот пейзаж был ей знаком. В одном из сновидений видела она его или наяву, это было не ясно, и кто бы мог быть автором этого пасторального ландшафта?
Мастер Гольбейн? Брейгель? Господь Бог?
Она не помнила, ровным счётом ничего из того, что было до пробуждения в этой светлой комнате, где рисунок стен составлял причудливый узор из розовых бутонов и колючих головок чертополоха, а пламя в камине тлело до сих пор, неизвестно кем поддерживаемое.
И словно глядя на вспыхивающие время от времени искры в камине, в почти девственной памяти Анны мерцали короткие вспышки воспоминаний о временах, которые ей были неведомы ранее: длинные чёрные тени от дубов на холмах Олдгейта, наползающие своей вязкой массой на каменные стены уснувшего Темпля; суровая и тучная фигура лорда-хранителя малой печати с судебным свитком в руке; звон кандалов во мраке тюремной кельи; какой-то жуткий свист, лишь на долю секунды раздавшийся у неё за спиной.
«Должно быть у меня был сильный обморок?» – внезапно пронеслось в голове у Анны и сразу вслед за этим она вспомнила двух маленьких девочек, играющих на зелёной лужайке, залитой тёплым майским солнцем. Странно, но она даже вспомнила их имена – Эльзбет и Мария.
Воспоминания давались ей с трудом, и тогда она решила прервать эту пытку памяти и вновь прильнула к окну.
В этом зимнем пейзаже было столько милосердия и смирения перед неизбежным, что вдруг Анна испытала неведомый ранее восторг и такую легкость в душе, что некая невидимая сила оторвала её от деревянного пола и подняла высоко над долиной.
Внизу, далеко под ней, пестрела своими соломенными крышами и красной черепицей небольшая брабантская деревня.
Дым струился из труб и в приходской церкви звонили в колокол, приглашая к заупокойной мессе.
Её душа встрепенулась от этих медных звуков словно птица на ветке, которую внезапно вспугнули.
Какой-то сельчанин тащил на спине большую связку хвороста, проходя по каменному мосту.
Среди полей, голубым сверкающим льдом сияла поверхность замёрзшего водоёма, на котором крестьянская детвора каталась на самодельных коньках и играла в кёрлинг.
Всё это Божье великолепие и красота мира наполняло её душу таким немыслимым ранее покоем, что Анна поднималась всё выше и выше, подставляя свои лёгкие крылья под ласковые потоки ветра.
Лететь было всё равно куда, но её неумолимо тянуло к горизонту.
Её манила высокая горная гряда, вздыбившаяся своими острыми скалами в северное небо, за которой начиналась новая жизнь, ещё неведомая, но уже отчего-то сладко пахнущая нарождающейся весной, дарующей и возрождение всего и сладость бытия, и кто знает для чего каждому из нас даны падения и взлёты, позволяющие нашей душе жить вечно?
Луч