что заплатил за него дохуя, и если я его разобью, то он будет пиздить меня до усерачки каждый раз, когда захочет в него посмотреться. Урод блядь…
Вечером Пак ушел по своим «делам», и я тут же сунул свою репу в это зеркало: На меня смотрел пацан, лет десяти, с огромными темно-карими, почти черными, лишенными белков, глазами. Бледное, худое и скуластое лицо, прикрывала копна прямых черных волос. Вперед торчал как флюгер, большой острый нос с горбинкой. Нижняя часть лица, плавно переходила в большой рот с тонкими бледными губами и оканчивалось острым подбородком. А теперь улыбочку! И картина резко приобрела жутковатый вид, явив в отражении ровный ряд острых, акульих зубов с небольшими клыками. В прочем я остался крайне доволен своей внешностью. И без отлагательств, продолжил изучать себя. Ровное, «поджарое» тело имело бледный, слегка сероватый оттенок. Небольшие, но тугие, как канаты мышцы, оплетали каждый сантиметр, и заметно бугрились под кожей. Я спустил трусы, и ехидно ухмыляясь, стал демонстрировать перед зеркалом, свое, как мне тогда казалось, – «нихуйственное достоинство»! Видимо сильно увлекся, и проебал возвращение домой Пака. Он стоял сзади меня и закипал, краснея прямо на глазах!
– Ах ты ебаное, мелкое, дрочило! – взвыл мой опекун и сжав кулаки, начал лупить меня по чем попадал.
Потом, закончив воспитательный час, спрятал зеркало в комод и заявил, что самолюбие – это огромный порок! В моем случае клинический. Хотя сам, регулярно разглядывал свое ебало в этом блядском зеркале.
Все изменилось, весной.
5
Я отсыпался после ночного «рейда» в своем углу, Пака не было дома и мне вовсе не хотелось вставать с моего топчана, когда я почуял ЧУЖОГО! Чужой человек, подошел к дверям нашей хибары и стоял, не решаясь войти. Вообще у нас никогда не было никого постороннего в доме. Пак гостей не жаловал, и мог просто пальнуть с обреза через входную деревянную дверь, а после выйти и поглядеть, кого это угораздило постучаться. И правильно делал! Потому, что обычно приносило разную хуету, вроде бродяг, попрошаек или грабителей. Да и не принято у нас в городе, по гостям ходить. Ебатеньки! А ведь Пак, под «страхом смерти», запретил трогать обрез! Нож! Есть же нож! Секунда, и я с ножом наготове, возле двери. Там молчат и я лихорадочно обдумываю что дальше делать, даже вспотел весь! Неожиданно замок на двери щелкает, я сжимаюсь будто пружина, дверь открывается и входит… Пак!
Я, еще не осознав того, кто передо мной, машинально делаю прямой удар ножом. Чудом, лезвие утыкается в деревянный ящик, который тащит под мышкой мой опекун!
Я оторопел, мое тело одеревенело, отказываясь мне подчиняться! Все исправил Пак. Охуев от моей атаки, огромный кулак, обрушился на мою родную голову с такой силой, что я, отлетев на добрых два метра, отключился.
Сознание пришло также мгновенно, как и отключилось. Просто раз, и дали свет! Первая мысль в моей голове, -почему голоса в комнате все-таки два? Один знакомый хриплый и проглатывающий букву – «Эль», голос Пака. А вот