друг против друга письменный стол и диван. Над ними тоже висели полки с папками и конспектами. Тома стояли вперемежку – монографии по физике поля, тензорному анализу, механике сплошных сред перемежались белыми суперобложками кирпичей переводных романов и черточками стихотворных сборников. То ли жилье, то ли кинодекорация к бытию современного молодого ученого. А из шпингалета на раме шуруп, между прочим, вывернулся почти на треть, так что, пристраиваясь на подоконнике, я едва не порвал рукав единственного пиджака.
Пока я устраивался поудобней и безопасней, они уже ссорились. Для молодых и влюбленных такое состояние привычно. Они словно бы оттачивают друг на друге свои ощущения жизни. И это в общем-то хорошо. Плохо то, что они постоянно втягивают в свои отношения оказавшихся рядом и внимательно смотрят – чью же сторону примут знакомые и соседи. Поскольку же в этом треугольнике я не мог быть только безразличным ко всему основанием, то фигура у нас получалась совсем неустойчивая.
Что их мучило в этот раз, я сначала не понял. Колкости летали по комнате, как булавки и шпильки, а я все пытался разгадать, что же скрывается за недомолвками и недосказанностями. Когда же, наконец, ситуация стала проясняться, мне сделалось не по себе, будто бы я заглянул в спальню своих друзей; хорошо, если только через замочную скважину. Я попробовал резко поменять тему и тон, но, кажется, получилось только хуже.
– Я к тебе, между прочим, еще и по делу пришел.
– Главное дело у нас впереди, – отпарировал Мишка. – Подожди немного, сейчас позовут.
– Я не тороплюсь, но остается задача еще и побочная. Ты обещал мне кое-что рассказать про гамильтониан.
– Один момент.
Он вскочил и протянул руку к полке, что висела над самым столом. Хорошая, помню, была полка: чешская, застекленная, но днище ее опасно прогибалось под тяжестью полных Ландау с Лифшицем и Ричарда Фейнмана. Я подумал, что лучше подпереть ее каким-никаким кронштейном, но говорить об этом не стал.
Мишка выхватил нужный том и принялся листать страницы.
– Сейчас… сейчас… найду нужный параграф. И все тебе объясню.
– Лучше не надо, – сказала Лена.
Я представлял, что у нее в комнате стоят отнюдь не монографии по теорфизике или тензорному анализу. Она была не глупа, не ленива и обычно проходила сессию без лишнего напряжения. Но когда в зачетке появлялась запись о последнем экзамене, девушка припадала уже к иным источникам. Честно говоря, иногда я и вовсе не понимал, каким же шальным ветром занесло ее на наш факультет.
Смелянский захлопнул книгу, бросил ее с треском на стол. Сел на прежнее место, только уже почти совсем отвернувшись от любимой девушки, и уставился за окно. Я тоже чуть обернулся. Двор был как двор – обычный колодец питерский. В дальнем углу короткий и узкий прямоугольник бывшего цветника ограждал невысокий штакетник. И на облупившиеся доски именно в этот момент поднимал ножку лохматый эрдельтерьер.
Мишка