дальше внушать деткам, будто Земле шесть тысяч лет. Словно звезды, – дырки в твердом небесном своде, а там, – Рай, где поют ангелы. Но новичок прекрасно знал: где-то высоко есть неизведанные Миры, планеты, а не только один лунный диск. Дикость края поражала до глубины души. С одной стороны, есть свое богатство: урожаи слив, яблок, пшеницы, капусты, рябины, – с другой, – мало кто все ценил. Людьми двигали инстинкты размножаться, жрать, срать, и бояться Бога. Поговорить на другие темы с ними было бесполезно. Не понимали, считая за чудного и убогого. Не видя в упор свою убогость.
Энрике видел и нормальные места, где люди порой книги читали, но здесь все остановилось на уровне допетровской Руси. Без попа жизнь не та: ребенка не назовешь именем крещеным после рождения, а нарекут словом Полынь, Дурак, Вода, – чего там только не встречалось… Некрещеное дитя объявлялось порождением Сатаны и изгоем. Даже жениться такой человек не мог или выйти замуж девушка. Прямая дорога от отчаяния на вольные хлеба или сумасшествие.
У барина оказался богатый терем допетровской постройки, – тысяча пятисотых годов и ранее, от кого досталось, – большой вопрос. Может быть, он вел свою родословную от Царя Гороха. Хотя, судя по пропитой роже и огромному животу, – вряд ли. Огромный, красивый терем постоянно привлекал взоры крепостных. Но зайти туда просто так не представлялось возможным. Еще слухи ходили: там постоянно люд мрет. То забьют, то девку до смерти двенадцати – тринадцати лет изнасилуют. Или сразу нескольких. Либо они умирали родами, вместе с ребенком. Не исключено: бытовало в Губернии кровосмешение. Отсюда беспробудная тупость да дикость. И плевать на то, что по церковным канонам НЕЛЬЗЯ таких венчать. Ничего, скоро это навеки закончится, – через сто с лишним лет.
Василий невольно вспоминал себя, – как католического священника в прошлом, когда в Европе свирепствовала Чума. При этом никак НЕ ВЫДАВАЯ своей натуры Архимага. Там травили друг – друга, брат трахал родную сестру, поскольку та не предаст никогда, рождались бастарды, умирали в пьянках, драках, девушки рожали детей аж в двенадцать-тринадцать лет. Некоторые, конечно, от таких ранних родов умирали, но всем на такое плевать по большему счету. Подкатывала так к Гвелду одна – Темная, да ничего не вышло. Двенадцатилетняя – тринадцатилетняя красавица. Они НАВСЕГДА остались друзьями: Светлый и Темная. Потом, конечно, женщина меняла свою внешность, – чтобы никто не придирался, не искал. А здесь, в Губернии, Инквизитор всего лишь мужчина, – каких много, – по—настоящему влюбленный в свою Единственную.
Он вставал в самую рань, – в пять утра, – когда начинали голосить петухи, растапливал русскую печь, с одного удара топора раскалывая дрова. Благо руки с самого детства сильные. В качестве сексуальной разрядки Энрике во время колки свежих березовых поленьев, – зимой, летом, в любое время года, – представлял, – сзади к нему подходит в платье Анастасия, после медленно запускает руки сначала в его