ему блохи, мочевые реки, кучи экскрементов, разбросанные внутренности животных по дороге у домов мясников, руки—ноги казненных на кольях, копьях у ворот. Это снималось, потом продавалось, когда мясо подгнило да воняло. КАК выжило человечество в таком Аду – непонятно. Человечину в голодные годы чуть ли не коптили, считая лучшим лакомством. Труп при Луне выдерживали, – в ее лучах, – чтобы весь яд ушел. Считалось, – лучше всех по вкусу рыжие мужчины, молодые. Людям пожирать друг – друга даже нравилось. Далеко ходить не надо. Не говоря о похлебках из человеческих костей и втирания мозгового вещества в кожу.
В такое дикое время, – когда Мир медленно загнивал, – даже любовью не хотелось заниматься с кем—либо. Разве что с Волшебницами в лесу, лишь бы не нашли никого потом. Тех считали ведьмами, летающих на метлах. Скорее всего, такие фантазии людей вызваны Чумой, голодом, поеданием человечины. Не раз Энрике желалось вразумить люд, – не получалось. За такое можно поплатиться жизнью. Одежда крестьян носилась до тех пор, пока не сгнивала на теле. Нет блох и вшей, – все, ты колдун. Про женские дела можно промолчать… как про любовь. Осознание, – будешь заниматься сексом с грязной женщиной, – со всеми вытекающими, вызывало омерзение, отторжение. Опять на помощь приходили фантазии да сражения в Мире Магов… Не хотелось потом видеть, как свои дети бы гибли от Черной Смерти.
Надоела Энрике такая жизнь, и он ушел в Китай. В чистый, умудренный буддизмом. Там на корне поменялся, постигая разное. Даже женился за двести лет… но на ком? История этого просто сумбурна.
– 2 – ИНГРИД…
Так звали девочку, которую спас Архимаг во дворце Императора в Китае, незадолго до своего побега из страны в Российскую Империю. Насмерть перепуганную девочку, на глазах коих зарубили родителей. Гвелд поступил благородно – похоронил по—христиански погибших, а после… после убили и Ингрид, – когда она выросла. Зарубили, – на глазах у спасителя, который сделал ее своей женой.
Когда она еще была девочкой, кельт научил ее всему, – варить еду, шить, собирать фрукты, земледелию. Потом приемная дочь расцвела с годами, и… Когда стала девушкой, созрев, – воспитатель влюбился в нее. Как в женщину, а та – в него. Но не сложилось.
Долго помнил Архимаг, ЧТО сделал с убийцами за смерть жены. В нем словно проснулся тот мальчишка, который убивал ради удовольствия. Та на момент гибели носила ребенка. Иногда грызла совесть, – воспылал страстью к девушке—рыбачке, думая: лучше бы погибла вместе с родителями. Если бы знал: из—за ее отказа переспать с ворами придворцовыми грянет кровопролитная резня. Грех так думать, но больше ничего не шло в голову. Поддавшись страстям, он просто затащил в постель недотрогу восемнадцати лет. Там, соответственно, обучил всему. Не сразу, а постепенно, – открывшись, как мужчина. А делать нечего, жить так жить. Видел взрослый мужчина, КАК порой глядит на него рыбачка. Они жили