марта. Фестиваль авторской песни, перед Домом учёных не протолкнуться, в фойе монотонный гул. Записи на плёнках слушали, но все хотят вживую, глаза в глаза. Мы с другом Виктором Григорьевым не надеялись попасть, но с билетами несказанно повезло, хотя в данном случае, как раз было сказано, его приятелем, тоже экономистом: «Предлагаю сэкономить. Даю свои». – «Что случилось?» – «Летим с женой в Москву. Не волнуйся, по делу». – «Тогда беру». Зал сумел вместить больше тысячи человек. Сели в проходе, потом встали, чтобы дать место и другим. Администрация вспомнила про технику безопасности, но выгнать «лишних» не удалось. Мы достали фигу из кармана и показали – остались все, некоторые пересели к тем, кто в креслах, на колени.
Бардов выступало много, но ждали Галича. Мы, да и другие, наверное, знали, что организаторы просили его выбрать из репертуара что-нибудь полегче – не нужно дразнить гусей. Он должен был завершать концерт. Каждому давалось две песни, ему – три. Кукин потом рассказывал, что Галич начал с того, что перед выступлением принял сто граммов фронтовых (не один раз) и пошёл на сцену – с песней «Памяти Пастернака»! Гитара не торопится, речитатив подчёркивает важные слова – это наш протест, заявлен со сцены, во всеуслышание. Не ожидали, что он решится бросить его в лицо …Затихли струны – зал, кроме ряда, где партийные деятели, встал, наступила полная тишина. Выдержали паузу, как у великого актёра, и – буря аплодисментов правде и мужеству. Третья песня «Мы похоронены где-то под Нарвой». Странно, что его не остановили. Остались последние два слова: «трубят…». И тут раздался выстрел: кто-то вскрикнул, кто-то вскочил. Галич не дёрнулся, никакой паузы перед словом «егеря». На него сверху посыпались осколки – взорвалась осветительная лампа.
После концерта они шли вместе и Кукин поделился своими переживаниями:
– Александр Аркадьевич, мне показалось, что в вас стреляли.
– Ха! Мне показалось, что первый секретарь покончил с собой.
Академики не удержались – для них был отдельный концерт, для тех, кто «попроще», – ещё один, ночью, в кинотеатре, не удержались сами исполнители.
Но в итоге всё равно остановили – фестиваль запретили, клуб «Под интегралом» закрыли. У Галича это было единственное официальное выступление перед аудиторией. Он уедет во Францию и в своей «Книге воспоминаний» напишет: «В Академгородке я испытал минуту счастья». Мы тоже.
В августе и нам показали… Чехословакию, ввод войск. В институте народ ропщет: конец оттепели, надежда рухнула. Редко кто проходит дистанцию от понимания до активного протеста. В Праге на демонстрацию вышло сто тысяч, Ян Палах сжёг себя на Вацлавской площади, отдали свою жизнь ещё семь человек. На Красную площадь вышли восемь.
Первомай, флаги, как ни старались организаторы, бездушно висят, из репродукторов гремит торжественная музыка. Перед Домом учёных трибуна с представителями партийных органов и руководства Академии наук, кто-то из них был на концерте. Работают телекамеры,