большой плоский камень, уходивший вперёд от земли, как платформа над водой, на которую уже через миг залез. Находясь почти у края, Филипп замер. До сих пор было страшно. Но на душе вдруг зашипела такая смесь из стыда перед собой и злости, что он рванул голову через край и заставил себя посмотреть в воду.
Человека не было. Самый непостижимый вариант смотрел на него в зеркальном отражении холодной голубоватой глади. Он дотронулся подрагивающими пальцами до лица. Это было лицо кошки. У него теперь была белая как снег шерсть, большие глаза карамельного цвета с огромными зрачками и выразительными ресницами, длинные растрёпанные жёлто-оранжевые волосы, по бокам головы вверх тянулись большие уши с кисточками. На лице даже красовались овальной формы карамельные веснушки. Сзади тянулся длинный хвост, его цвет больше всего напоминал крем-брюле. Шерсть на спине и в районе груди тоже оказалась кремовой. Только теперь Филипп почувствовал, он сделал движение, чем-то ниже позвоночника, и хвост мотнулся в сторону.
– Не верю, – вырвалось изо рта, и дыхание чуть не перехватило. Он обратил, наконец, внимание на то, что голос истончился и стал женским. – Этого не может, это неправда, это… это! – так и срывались с языка дрожащие словесные попытки хоть как-то оправдать в свою пользу положение Филиппа. – Это, – он вдруг повернул назад голову и увидел у подножия камня на берегу терпеливо наблюдавших Пуф с Оранжем на спине и Ролл, – это же сон, или… или… или… а?!
– Ты это у нас спрррашиваешь? – снова повела бровью оранжевая кошка с красными полосками.
– Но ведь во сне нельзя чувствовать всё ТАК! – голос начал срываться, – это не возможно… или… как… как?
– Похоже, что она нам ничего путного не скажет, – фыркнула Ролл, обратившись к Пуф, – даже «Спасибо». Мне уже скучно.
– А может, я попробую, – решилась кошечка с бело-розовой косичкой и, подойдя к Филиппу, села рядом, слева от него. Сам пострадавший тоже сидел и молча рассматривал свои передние лапы, вид у него был уже далеко не шокированный или возбуждённый, всё больше проступали усталость и подавленность. – Ну что, – приятно улыбнулась Полли, стараясь держаться непринуждённо, – как ты себя чувствуешь?
– Я… – Филипп повернулся к ней лицом, что-то внутри до сих пор не давало ему нормально пойти на контакт с персонажем, но после неловкой паузы он, наконец, ей осознанно ответил, – мне очень плохо. Прости, что я… так себя веду. И ты, – он повернулся к Джинджер, – прости. Я не могу сказать, как меня… зовут. Я… я ничего не могу сказать, – он отвечал прерывисто, дышать было тяжелее с каждым словом.
– Что, вообще?! – отсекла Ролл, – между прррочим, если бы не мы, ты бы тут до позднего вечеррра пррровалялась.
– Не… не могу! – Филипп глубоко вздохнул несколько раз, глядя то на одного, то на другого персонажа. – Я ни… я, ни в коем случае не хочу вас обидеть, спасибо за всё, но я… очень прошу, нужно остаться здесь сейчас… одному.
– Ты нас гонишь? – дёрнула висячими ушами Полли.
– Нет!