То ли это душ, то ли… Затем и его закроют, туда ему и дорога! мы не много потеряем этим закрытием. Мы надыбали какую-то баню на улице Юных, иногда ходим туда, но в эту баню ходить нам тоже не очень нравится. Всё без исключения указывает на то, что нам надо бы возвращаться в свою общагу, а здесь жить очень неудобно.
Занятия по микробиологии проводятся в длинном правом крыле главного корпуса на втором этаже. Штативы с множеством пробирок – чистых или с микробами и вирусами, заткнутых ватой, ждут нас всякий раз на столах; как тени незаметно перемещаются всё знающие лаборантки, иногда подходят и снисходительно советуют, как правильно выполнить манипуляцию, или указывают на ошибку. Их не отличить от преподавателей.
Для практических занятий по микробиологии у меня тонкая – 24 листа – тетрадь в клеточку с ярко-зелёной обложкой, пишу в каждой строчке. Вспомнила неожиданно, что таких учебных аудиторий – две, обе по правой стороне коридора. Они почти не отличаются друг от друга, так что я не сразу это заметила. Учебных часов на этой кафедре очень много, коллектив большой, ветфак весь второй курс занимается микрухой, как у нас говорили; кроме того, вирусология у них отдельно, даже корпус есть отдельный среди тропинок на территории академии.
* * *
Получаю от мамы телеграмму и еду встречать её на Киевский вокзал. Огромная тяжёлая сумка с грушами и яблоками, гостинцами от сватьи Валентины Ивановны. Когда мы подъезжаем на метро к станции «Текстильщики», и поезд выходит на поверхность, мама проговаривает ласково: «Вот, как к Данилиным ехать, поезд тоже выходит из туннеля…» Я так и слышу нежный мамин голос!
Мама несколько дней живёт у меня, знакомится с девочками, с Розой. Роза специально приходит в гости, я её приглашаю, у нас пир горой! Затем мама показывает мне большую красивую фотографию маленького Гены, спокойно сидящего в окружении двух своих бабушек, и я прошу её рассказать про мальчишку. Он послушный? Мама улыбается и рассказывает: не очень. Потом, подумав, добавляет: но терпимо… Гена хвастает мне: мой папа капитан! А я ему и говорю: я твоего папы – мама! «Уж не знаю, понял он или нет», – задумчиво-задумчиво проговаривает моя мамочка. А я думаю так: какая разница, понял или нет. А между тем, только это и важно! Но где же мне в мои 17 лет понимать всё так, как мама!
Мама говорит: Северный вокзал; я не переспрашиваю, а думаю: да! конечно, мама так говорит про Ярославский вокзал. Покупаю билет на поезд до Вельска: мама едет в гости на свою родину. Вечерком после моих занятий мы едем на Красную площадь, просто погулять. Когда мы проходим рядом с важной Никольской башней, осенённой рубиновой звездой, мама неожиданно говорит задумчиво и нежно:
– Бывало, постучишь вот в это окошечко, и Сано выглянет…
Вот это да! Я никак, ну никак почему-то не могу себе этого представить. Окно неплотно завешено изнутри простыми белыми занавесочками, точно такими же, как у нас дома