с тобой, Джонни? Выглядишь помятым.
Я поспешно начал избавляться от несуществующих складок на костюме. А Рене рассмеялась.
– Расслабься, Джонни. Ты как всегда одет с иголочки, прям настоящий денди 19-го века. – Она рассмеялась еще сильнее. – Я имела в виду состояние души. И не стой столбом, как болван. Садись уже.
Удивительно, но даже ее упрек был сродни мягкому бризу, проносящемуся над усыпанным ракушками побережьем.
– Ну так чего измученный такой?
– Все в порядке. Сейчас закажу себе «Черный бивень» и стану бодрее бодрого.
– А я уже заказала тебе. И еще яблочный коблер.
– Мерси! Приятно, когда знают твои вкусы.
Хотя признаюсь, сейчас я бы предпочел что-то покрепче, но во избежание лишних вопросов со стороны Рене и чтобы не показаться алкоголиком, лучше подождать вечера.
– А пирог со взбитыми сливками?
– Ну да.
Прекрасно. Белый цвет поможет смыть с памяти кровь и все его оттенки. Что-то, не иначе опыт, подсказывает, после недавнего чтива стоит избегать красного.
– Что пишут? Очередная газетная утка? Сделаешь себе на ухе татуировку в виде логотипа безалкогольной газировки и получишь пожизненную скидку?
Рене наморщила носик.
– Такое же вроде было лет пять назад, а фактоиды не повторяются.
– Так что там?
– Новости из зоопарка.
– Львица родила детеныша с двумя головами?
– Фу-у! Нет.
– А что?
– Кто-то украл обезьяну.
– М-да, в Нью-Гранже каждая свежая новость похлеще предыдущей.
Рене отложила газету, и я не стал развивать тему.
Принесли кофе, булочки, яблочный коблер… и мороженое. Клубничное. Его густой красный цвет стал неожиданным триггером, запустившим неконтролируемую череду картинок в голове. От нахлынувшего головокружения по телу растеклась чахлость. В желудке, словно забултыхалась гнилая рыбина. Не следовало лезть в воспоминания детей. Надо было сразу их уничтожить, развеять, превратить в песок. Но нет же, Джонни Версетти бережно их изъял. А для чего? Нагнать кошмар и морок на какого-нибудь пустого? Нет, овчинка выделки не стоила. Определенно.
– О чем призадумался, Джонни?
Дымок, колеблющийся над чашкой кофе, источал чуждый аромат, тот самый запах застывшей крови на окоченевших детских тельцах. Если бы не присутствие Рене, я бы смел чашку со стола точно мерзкое насекомое.
– Да так, прости. – Я поморгал, согнав с сетчатки кровавые образы.
Вяло ковырнул вилкой пирог и с великим усилием заставил себя поднести ко рту кусочек. При этом, упорно не замечая пиалы с клубничным мороженом. Похоже, оно заслужило место в списке ненавистных вещей, рядом с сигаретами и собственным возрастом.
Рене игралась ложкой у себя во рту, сто процентов соблазняла, а я только и делал, что не поддавался. А хотелось бы!
– Рене.
– Да, дорогой?
– У меня для тебя кое-что есть. – Я достал маленькую