Нет, не скажем. – закивали мы, глядя на Бабушку серьезно и преданно.
– Вот, – начинала Бабушка, шумно переводя дыхание. – В детском саде дядю Диму нашли.
– Дядю Диму?!
– Да, соседа нашего. – Бабушка замолчала.
– Почему?
– Почему, Баб?
– Его под поезд бросили.
ЕМ: 21. Pond «Kaiser Wudi».
Больше Бабушка ничего не сказала. Мы были напуганы, этого было достаточно. Помню, что я представлял дядю Диму лежащим на земле с отрезанными ногами. Единственное, что меня смущало, это то, как он очутился на территории сгоревшего детсада. Позже, от Олега или ещё от кого-то, мы узнали, что какие-то пьяные люди, вполне возможно собутыльники дяди Димы, и вправду бросили его под проходящий состав. И всё-таки дяде Диме повезло, если это слово вообще здесь уместно, но ведь его могло бы разрезать и пополам, а ему и в самом деле только отрезало ноги. Придя в себя, он пополз к дому, однако, пересекая детский сад, умер от потери крови. Помню, узнав об этом, я долго и безутешно плакал, а Радик гладил меня по голове. Моё воображение рисовало мне картину, в которой я стою перед дядей Димой на коленях и держу в руках его голову с залитым слезами и кровью лицом.
После этого случая, какое-то болезненное чувство влекло меня в детский сад. А место, где якобы лежал дядя Дима, стало для меня местом паломничества. Почему это было так, я не знаю, но так со мною случалось всегда. Всегда, когда я становился свидетелем какой-либо несправедливости, жестокости, я впадал в странное состояние чувства глубокой вины перед тем, кого обижали, словно я был как-то и на самом деле причастен к этому. Я приходил на территорию детсада к «Месту дяди Димы», даже несколько лет спустя, чтобы переживать снова и снова то упоительное состояние страха, скорби, печали и вины, в которое меня повергали воспоминания о смерти дяди Димы, и любимую мной воображаемую сцену не то оплакивания, не то покаяния перед, в общем-то, чужим мне человеком.
Размышляя над этим, иногда я думаю, что мои, тогда как будто навсегда мной забытые нездешние покровители, о которых по этой причине я и не знал и не думал, давали мне возможность испытать подлинное чувство вины. Не такое, как когда проштрафишься перед взрослыми или обидишь Радика, Киру или кого-нибудь ещё… А настоящее чувство вины, то, которое называется раскаянием. Раскаянием перед всем человечеством, может быть за то, что мне предстояло сделать в будущем… Значит раскаяние за ещё несделанное, может быть, это была возможность почувствовать, что-то, что в последствии могло стоить очень дорого и этого стоило остерегаться? Но ведь спустя какое-то время, становясь подростком, я забыл об этом чувстве и совсем забыл о дяде Диме. Тогда я ещё не знал, что именно дядя Дима выносил меня в своей брезентовой куртке из подвала сгоревшего клуба. А если бы знал, может, не забыл бы. В любом случае, понятно мне стало это только годы спустя после того, как мной было совершено всё, за что каялся еще четырехлетним ребенком, дядю Диму забывать было нельзя.
Скакопрыг
«…и где-то ловит человека его безумная судьба»
ЕМ: