сказало все… Нет! в языке
Моем такого слова не найду я,
Чтоб то изобразить, что был я сам,
Что мыслилось, что виделось, что ныло
В моей душе и что в ночах бессонных,
Что в тяжком сне, что в привиденьях,
Пугавших въявь, мне чудилось в те дни,
Которые прошли подобно душным,
Грозою полным дням, когда дыханье
В груди спирается и в страхе ждешь
Удара громового; в дни несказанной
Тоски и трепета, со дня Голгофы
Прошедшие!..»
Василий Андреевич Жуковский, "Агасфер"
Не составит большого труда для читателя догадаться – по чьи души на бал вдруг явилась полиция. Впрочем, задержание прошло вполне либерально – никакого выкручивания рук, побивания дубинками, наручников – Жоржу и Фёдору было предложено последовать в полицейскую машину, вскоре доставившую их в участок. По причине нагромождения событий и так уже сверх всякой меры для одних суток, Фёдор Михалыч даже не поинтересовался у стражей порядка о причине задержания. Жорж также не выказал ни малейшего желания вступать с полицейскими в диалог. Офицер, руководивший задержанием, плохо владел русским языком, и не пускаясь в долгие объяснения, ограничился комментарием, что, дескать, час уже поздний и утро вечера мудренее. На тот факт, что у них не взяли документы, не провели элементарный обыск, Федя, в силу обозначенных выше обстоятельств, внимания, опять же, не обратил.
Узники были помещены в камеру, впрочем, гораздо более походившую на скромный номер в одно-двух-звёздочном отеле: две деревянных кровати с матрацами, одеялами и подушками, тумбочка, за ширмой сортир и умывальник, тусклое освещение ночника.
После вихря давешних переживаний, сие событие даже не воспринималось Фёдором, как нечто из ряда вон выходящее. Спать ему не хотелось, старик тоже находился в весьма бодром состоянии, так что, скинув фраки, пленники расположились каждый на своей кровати, приготовляясь завязать беседу.
Забегая вперёд, стоит уведомить читателя о том, что разговор происходил в весьма спокойной и непринуждённой атмосфере, речь Жоржа струилась размеренно и плавно, да и Фёдор Михалыч, повидавший виды за минувший вечер и часть ночи, не обнаруживал особых эмоций. Можно лишь отметить, что, в результате «обжига и кристаллизации», да и предшествующей им «возгонки и коагуляции (разделения)» (сноска о стадиях алхимического Делания), он обрел ранее неведомую ему решительность и вольнодумство, так что, ежели бы ранее в подобной переделке он нервничал, суетился и мельтешил, а то и вовсе бы спраздновал труса, то нынче не только держался молодцом и вёл беседу практически на равных, хотя и с должным почтением, однако, при случае, позволял себе дерзить и пререкаться. Так что автор, до определённого момента, с лёгкой совестью позволит себе допустить достаточно простой стиль изложения, в виде прямой речи без описания мимики, жестов, интонаций, внутренних монологов и прочих, безусловно, важнейших атрибутов любой беседы.
Ф.: – Да уж, вечер и ночь задались! Как вам удалось создать такую плотность событий?
Ж.: – Расскажу, не