пинты и стройные лафитники, зимний дождь по окнам. Время конопатить щели, время газовых поленьев, шалей от холодной ночи, искать уюта с молоденькой приятельницей или старушкой-женой – или же, как здесь у «Сноксолла», в хорошей компании. Здесь убежище – вероятно, подлинный пункт безмятежности, один из нескольких, что раскиданы по этому долгому военному времени, – где собираются с целями, не вполне отвечающими военным интересам.
Что Пират Апереткин отчасти ощущает – облически, скорее своей классовой нервозностью: среди этих людей улыбку свою он носит, как сквозь фалангу. Выучился по фильмам – та же лукавая ирландская ухмылка, какую этот малый, Деннис Морган, все время целит в черный дым, изрыгаемый каждой желтой крысой с торчащими зубами, которую сбивает.
Это полезно Пирату так же, как он полезен Фирме – готовой, что хорошо известно, использовать кого угодно: предателей, убийц, извращенцев, негров, да хоть бы и женщин, лишь бы добиться того, чего Они хотят. Может, Они и не были уверены в полезности Пирата с самого начала, но потом, по ходу дела, Им пришлось увериться, ну еще бы.
– Генерал-майор, не может быть, чтоб вы это одобряли.
– Мы наблюдаем за ним круглые сутки. Он явно не покидает помещения физически.
– Значит, у него есть пособник. Как-то – гипнозом, наркотиками, не знаю, – до его человека добираются и транквилизуют. Бога ради, вы бы еще с гороскопами сверялись.
– Гитлер сверяется.
– Гитлер – богодухновенный человек. А мы с вами – наемные служащие, не забывайте…
После этого первого всплеска интереса число клиентов, приданных Пирату, несколько поубавилось. В данный момент он, по его собственным ощущениям, тянет вполне удобный воз. Но не этого хочется ему на самом деле. Они не поймут, эти нежновзращенные маньяки из Д. О. О. – а, очень хорошо, капитан, – отбарабаниваются рапорты, шоркают сапоги, казенные очки отзываются эхом, чертовски хорошо, а не повторите ли как-нибудь для нас в Клубе?..
Пирату хочется Их доверия, аромата Их суровой любви – аромата хорошего виски и зрелой латакии. Ему хочется понимания своих, а не этих мозгомудней и рассудочных придурков у «Сноксолла», столь преданных Науке, столь невообразимо терпимых, что здесь (он сожалеет об этом всей душой), быть может, – единственное место под пятой военной империи, где он действительно чувствует себя не таким посторонним…
– Вообще непонятно, – говорит между тем Роджер Мехико, – о чем они думают, совершенно, Акту о Колдовстве больше 200 лет, это реликт абсолютно другой эпохи, иного образа мыслей. И тут ни с того ни с сего в 1944 году нас лупят приговорами слева и справа. На нашего мистера Эвентира, – ткнув в медиума, который в дальнем углу болтает с юным Гэвином Трелистом, – могут навалиться в любой миг – вломиться в окна, уволочь опасного и крутого нравом Эвентира в «Кусты» по обвинению в том, что делал-вид-будто-исполняет-или-использует-некие-чары-дабы-заставить-духов-покойных-людей-фактически-присутствовать-в-том-месте-где-он-в-данный-момент-находится-и-эти-духи-общаются-с-живыми-людьми-там-и-тогда-же-присутствующими