уже уверенно.
– Теперь по действиям привода на занятия: каждому из вас теперь присвоен порядковый номер, запечатленный на пузе. При объявлении своего номера первым делом самостоятельно надеваете ножные кандалы, потом подходите и просовываете руки в аппарат автоматической фиксации, обзаводитесь наручными и только после этого на выход, – к моему столу подошел как раз Малкольм и, поигрывая шок-дубинкой, дернул подбородком, веля уткнутся лицом в стол. – Все, на сегодня свободны.
В смысле, свободны? А разве наша учительница не придет нам сказать хоть несколько слов? Я подчинился, наклоняясь, но ощутил себя как будто подло обворованным, разочарованным больше, чем фактом того, что не обнаружил пока изъяна в системе организации охраны, что позволит мне в итоге освободиться. Дебил, сука, озабоченный! Думать нужно верхней башкой и о том, как на волю из этого ада рвануть, а не хером о том, как обломался без возможности жрать хоть недолго глазами какую-то бабу. Да на воле этих баб будет – хоть зажрись! На любой вкус и так надолго, как захочу, как и было у меня до ареста.
– А ну кончай башкой вертеть! – рыкнул Малькольм ударом между лопаток прижимая меня к столу, пока сковывал руки за моей спиной, и я даже сквозь прилив слепящей боли понял, насколько же охранник ссыт.
Желание вмазать ему затылком в рожу, ломая кости, было таким мощным, что даже глаза пришлось прикрыть. Никогда, никому я ничего подобного не прощал. С детства раннего полуголодного на пыльных улицах выжатой досуха и брошенной на произвол судьбы корпоратами далекой земной колонии я бешено кидался в драку даже при малейшем намеке на обиду или агрессию. По-другому там было не выжить. По-другому я не стал бы тем, кем стал. И само собой, не попал бы в итоге сюда. Потому что сдох бы давным давно, попавшись еще ссыкуном мелким какому-нибудь извращенцу, добытчикам черных трансплантологов или нарвавшись на ножи чужой банды ровесников.
– Жопу поднял, падла! Живо! – рыкнул Малькольм, как только крепления на стуле, фиксирующие ножные кандалы, щелкнули, и тут же еще раз хернул мне по спине, теперь вдоль позвоночника.
Урод прекрасно знал, что такой удар нисколько не ускорит меня, а совсем наоборот – придется переждать новую волну боли, когда от жесткого спазма мышцы буквально рвутся, а внутри все сводит судорогами. Так что делал он это просто ради собственного удовольствия, потому что по натуре ублюдская садистская тварь. Которую я убью. Однажды. Но не сейчас-не-сейчас-не-сейчас, хотя могу. Ударить мразь в лицо затылком, лишая ориентации, резкий разворот, забросить ему на шею скованные руки, переместиться, выставляя перед собой в качестве щита, упасть на спину, увлекая за собой и ломая уроду шею, прежде чем мы пола коснемся. Еще и есть большая вероятность сбить ногами в кандалах первого, кто окажется в зоне досягаемости и замочить несколькими удачными ударами в голову, прежде чем меня таки пристрелят. Сколько же дней в своей гребаной камере я мечтал о подобной возможности. Сдохнуть, чтобы прекратить этот ад, прихватив