стулья и пюпитры, выбежала из класса.
Насупившийся Жемчужников проводил её тяжёлым взглядом, потом рассудительно изрёк:
– Эмоциональная дамочка! Ишь, как нос воротит, на больную мозоль ей наступили, видите ли. Того и гляди, сама навострит коньки на историческую родину…
Яшка внимательно вслушивался в разговор и рассматривал невозмутимого Женьку Вилькинского, обхватившего лакированные бока виолончели своими толстыми коленками, затем перевёл взгляд на Юрика Сысоева, вторую скрипку квартета. Потом некоторое время изучал драный карман на пиджаке Жемчужникова, из которого при каждом движении сыпались серые табачные крошки. На брызгавшего слюной директора смотреть не хотелось.
– Значит, так, – спохватился Григорий Николаевич, – урок окончен, дети могут идти. А мы, – он кивнул Жемчужникову, – пойдём ко мне в кабинет и подумаем, что предпринять…
Из школы Яшка вышел вместе с Юриком Сысоевым. За ними увязалась настырная Танька Миронова, которая тут же попробовала взять на себя роль атамана:
– Может, в кино рванём?
– Мне домой надо, – поморщился Юрик и соврал для убедительности: – Старики в гости намылились, с сестрёнкой сидеть некому…
– А ты? – Танька ехидно посмотрела на Яшку.
Не успел Яшка и рта раскрыть, чтобы тоже наврать что-нибудь, как из музыкальной школы выскочил Григорий Николаевич в небрежно наброшенном на плечи пальто и кинулся к лавке, на которой расположились ребята.
– Где Вилькинский? – задыхаясь спросил он.
– Ушёл, – услужливо доложила Танька.
– Ты, – директор ткнул пальцем в Яшку, – задержись, а вы, ребятки, ступайте домой… Хорошо бы всё-таки ещё Вилькинского найти…
В директорском кабинете было шумно и накурено. Сам Григорий Николаевич не курил, и курить в своём присутствии не разрешал, но сегодня, в виду неординарности ситуации, правилу изменил. Из присутствующих нещадно дымили папиросами двое: Жемчужников и старожил школы, флейтистка Тамара Васильевна, сухонькая старушка с седыми старомодными буклями, похожими на парик Баха с портрета в коридоре. Кроме них в кабинете были всё ещё пунцовая Наталья Абрамовна, затем заместитель парторга и по совместительству завхоз отставник Ефименко, а также преподавательница музыкальной литературы Ольга Викторовна, дама с томными, словно приклеенными ресницами и очень короткой юбкой, из-под которой всегда выглядывало много такого, чему выглядывать не следовало бы. Яшку усадили на стул, и Григорий Николаевич, откашлявшись, начал:
– Ты, Яков, уже не маленький и понимаешь, для чего мы собрались. От твоей тётки снова пришло письмо из Израиля, и это плохо… В нём она, понимаешь ли, клевещет на нашу школу и порочит советский образ жизни. Так, товарищи? – обратился он за поддержкой к присутствующим, и те поспешно закивали головами. – Нужно дать ей решительный отпор в виде открытого письма, которое опубликует областная газета. Так вот, мы решили, что будет лучше, если это письмо напишут наши