замотано полотенцем или марлей, остались только глаза, а воздух в палате был будто туману напустили.
– Это пыль, – сказала сестра, она говорила чтото ещё, но Кешка не слышал, он только видел, что она открывает рот, марля на губах шевелилась и была то выпуклой, а то с ямкой по форме рта. Сестра говорила и както наклоняла и пригибала голову, и Кешке казалось, что она хочет спрятать голову, и тут он стал ощущать, что воздух и всё вокруг на секунду, на две как бы оживает.
«Долбят, – понял он, – большие пушки, тяжёлая антилерия!»
– Сейчас я вам тоже обвяжу голову, чтобы вы не задохнулись, – расслышал он, сестра поднялась, на её месте тут же оказался врач, большой дядька в пенсне и тоже обвязанный по лицу, и у него так же, как у сестры милосердия, на месте рта шевелилась марля.
– Дайка мне руку, – сказал он и, не дожидаясь, когда Кешка поймёт, стал поднимать его левую руку. Кешка почувствовал тупую боль в плече. – Шевелится, – сказал врач и поднялся, – перелома нет, давайте на стул, будем выправлять вывих.
Сестра обмотала Кешке голову марлей и стала помогать подняться, точно так же был обмотан Минька, он лежал на соседней койке. У Кешки немного кружилась голова, но он спустил ноги на пол и встал самостоятельно. Сестра подсунула табурет. Доктор сел, он стал щупать Кешкино плечо. Кешка морщился, но боль терпел. Вдруг доктор дёрнул, у Иннокентия потемнело в глазах, и он стал то ли падать, то ли взлетать и снова оглох.
– Ну вот и всё! – сказал доктор откудато издалека, но его глаза оказались совсем близко, вплотную к Кешкиным, и он глядел ими прямо Кешке в душу. Доктор отстранился. – Пошевели плечом, – велел он, но Кешка боялся. – Не бойся, – сказал доктор.
Кешка пошевелил, боли не было, то есть она была, но уже гдето далеко, только как память.
– Эх, пока ты без сознанки валялся, тута така сестричка была, любодорого смотреть, а вчера она с твоим полковником отбыла…
После исправления вывиха Кешка не захотел валяться и сидел. Минька болтал, лежа на животе. Маленьким осколком от того взрыва около ворот Плацдарма ему разворотило половину задницы, и сидеть он не мог, не мог лежать на спине и иногда от боли терял сознание. Он умолкал на полуслове и опускал голову подбородком на кулаки, и Кешке становилось понятно, что с Минькой обморок. Но это бывало ненадолго, на пару минут. Сначала Иннокентий не знал, что делать, а потом приспособил мокрое, холодное полотенце, которое прикладывал к Минькиному лбу. Про Доброконя Иннокентий узнал, что Доброконь остался цел и вчера отбыл вслед полку, как только полковника Розена в сопровождении сестры милосердия отправили в Гродно. Вместе с полковником отправили и его белого араба.
– И арабчика у мине отобрали… А мойто от сердца c испугу и помер, прям как есть на дороге…
Кешка вздрогнул, он не заметил, что Оськин очухался после очередного обморока.
– …военную добычу отобрать у казака… это ж