детства. Семян, кстати, он так и не дождался, хотя проверял этот уродливо огромный, почти бурый огурец ежедневно в течение целых трёх дней. Ждать долее не хватило терпения. Он куда-то исчез, после того как Чкалов, не выдержав ожиданий, расковырял его, интересуясь содержимым. Калейдоскоп картин детства связан ещё и с тем, что отец был кадровым военным и поэтому семья часто меняла места жительства. Это и родина Чкалова – подмосковный город Яхрома, и лагерь под Челябинском, и Молотов, в котором родился средний брат, опять Яхрома, 2-я Починковская, где они жили в одной «каморке» с бабушкой, тётей Клавой, сестрой мамы, сыном тёти Клавы, двоюродным братом Володей в ожидании квартиры в Москве. Папа тогда работал в исполкоме, на общественных началах, и приезжал из столицы вечером, а они с мамой встречали его на канале. Сначала проходил поезд, и через недолгое время (папа ходил быстро, почти бежал, так как знал, что его ждут) на мосту появлялась знакомая фигура. «Папа идёт, папа!» – кричали они, а он махал им в ответ. Мама раскладывала скатерть (кажется, это была обыкновенная простыня), резала хлеб, делала бутерброды, и они ужинали. Это было классно! И спокойнее, чем дома, потому что, несмотря на то что все были родные люди, из-за скученности нередко возникали споры, которые иногда перерастали в ссоры. По сути, на этих шестнадцати квадратных метрах жили, кроме них, ещё две семьи: бабушка и тётя Клава с Вовой.
2-я Починковская… Красного кирпича казарма в четыре этажа, построенная владельцем ткацкой фабрики Ляминым, крутая чугунная лестница, длинный коридор с рядами каморок, гнездившихся по обеим сторонам, общая кухня с большой и от этого казавшейся сказочной печью. Здесь, в нишах больших окон, они часто сидели, живя своей особой, детской жизнью, чирикая о настоящем, которое прерывалось лишь сном и вновь тянулось долго, целую вечность… Парадокс: удивительная с точки зрения нынешнего времени простота быта – и удивительное ощущение полноты бытия! Всё это подарило Чкалову и его сверстникам детство. А сколько таинственного и соблазнительного таилось на чердаке казармы с его темнотой, пронизанной лучами солнца, пробивающимися сквозь щели крыши, тишиной, нарушаемой взрывными хлопками крыльев и беспокойным воркованием голубей, сколько интересного можно было найти (или надеяться найти) в подвалах брошенных сараев или на свалках производственных отходов, на дне оврага во время прогулок, почти путешествий. А битвы казармы на казарму, в которых они, малыши, принимали живейшее участие: лепились, как мелкие рыбёшки, сопровождающие большую рыбу, к старшим товарищам. «Уррра! Бей их!» – кричали и неслись вперёд, не замечая, что счастье уже изменило твоей ватаге и навстречу (и мимо тебя) несется противник со своим «багажом» такой же мелюзги. Замирая от страха, бежишь назад, – и, о счастье! – оказываешься среди своих. Сердце колотится от испуга и радости, ты возбуждён, спешишь поделиться впечатлениями, но голос твой