поле или хоккейной «коробочке», играли в пристенок, «трепались» в беседке, зная, что давно пора делать уроки, отчего беседы эти и поздние посиделки становились ещё желаннее, совершали пешие прогулки до Сокола, Аэропорта, а то и до Динамо, ведя те же беседы о своем, мальчишеском, или ни о чем – тоже мальчишеском…
Деньги постепенно входили в их жизнь, начиная занимать отведенное им место, толкали на поступки неоднозначные – походившие уже на проступки. Например, натирали они землей трехкопеечную монету до такого блеска, что она начинала светиться серебром, садились в трамвай и бросали в кассу-ящик так, чтобы она легла на дно «орлом» вверх, сверкая, как двадцать копеек. Стояли у кассы и собирали «сдачу». Три копейки без особых усилий с их стороны превращались в семнадцать – очевидная прибыль. Вид, конечно, у мальчиков в это время был преступный, что вызывало подозрение пассажиров и водителя, но, убедившись, что в коробочке действительно лежат двадцать копеек, взрослые отдавали им свои трех- и пятикопеечные монеты. Придумал это, кажется, Чкалов. Не натирать монеты, а собирать сдачу.
Дружили возрастными группами и «по интересам»: компания Чкалова – это Вовка Зайцев, старший Исаев, Сашка, Витька Мусин, компания брата Чкалова – младший Исаев, Колька, Сашка Гор. Отдельно держались «хулиганы» и двоечники: Барбашов, Лешка Зайцев, от кулаков которого Чкалов нередко ходил с синяками на лице, почти «бандит» Холов, учившийся в «ремеслухе». Уже сама форма учащегося ремесленного училища, черная, похожая на морскую, служила предупреждением: такого лучше обходить стороной. Обособленно держались «сидевшие» – например, старший брат Сашки. Не всегда вписывались в дворовые компании и дети из «аристократических» семей, хотя понятия такого тогда не было, потому что в одном доме, одном подъезде жили профессор МАДИ и водитель электропоездов метро, чиновник министерства и татарин-дворник, воспитатель детского сада, военнослужащий, милиционер, инженер, продавец. Жили без особого разделения на богатых и бедных. Только, может быть, квартиры профессора или замминистра отличались от квартир милиционера или заводского рабочего стеллажами с книгами, добротной мебелью, особой чистотой, если у профессора, как, например, у отца Генки Маслова, была домработница. Но Генка также не имел карманных денег, а что касается одежды, то у Чкалова была активная мама, которая всегда «доставала» им модные и добротные вещи, потому что была неравнодушна к внешнему виду своих сыновей. Отпрыски богатых родителей тогда не вели себя вызывающе, да и сами «богатые» были другими. Дети не различали ни статуса родителей, ни их национальность, хотя и знали, что Зайцев Володька – русский, Витька Мусин – татарин, а Толик Богомолов – еврей. Знали, что отец Зайцева – работник метро, Шилова – министерский работник, отец Барбашова – дворник, а у Густелева – то ли милицейский, то ли гебистский низший чин. И только. Значение имело лишь то, сколько раз ты можешь подтянуться на турнике, умеешь ли схохмить