м. – В следующий раз рассмотрим состав феромонов тревоги кампонотуса…
Студенты с шумом вскакивали, собирали свое имущество, а он заторопился к выходу. Он ненавидел себя за торопливость, за суетливость, за предельную вежливость, которую в нормальном мире нормальные люди принимают за слабость, но ничего поделать не мог и сейчас, в коридоре, торопливо и чересчур искательно поклонился ректору. Рядом с ректором высился огромный, как башенный кран, мужчина, широкий и длиннорукий. От ректора на Енисеева пахнули дорогие духи, которыми раньше пользовались исключительно женщины горизонтального промысла, зато от его спутника мощно повеяло запахом пороха, крови, а перед глазами Енисеева почему-то замелькали зеленые джунгли, раскаленные от выстрелов стволы пулеметов, обнаженные женщины…
– Евлампий Владимирович, – сказал ректор, голос его звучал приподнято, – я прошу вас немедленно отправиться с этим вот товарищем… э-э… господином. Дело очень срочное. Прошу вас оказать содействие в самом полном объеме ваших знаний! В полнейшем. Понимаете? Полнейшем!
Мужчина посмотрел как-то странно, Енисеев съежился, но мужчина тут же прогудел нетерпеливо:
– Да понял он, понял. Я его забираю?
– Да-да, – ответил ректор стелющимся голосом. – Да-да, конечно-конечно.
Енисееву показалось, что ректор готов встать по стойке «смирно». Похоже, явился человек из числа тех, кто финансирует работу их института. А перед такими сам ректор готов собственноручно расстилать ковры и сдувать пылинки с их плечиков.
Мужчина в самом деле забрал Енисеева: взял под локоть железными пальцами, и тот не успел пикнуть, как его почти по воздуху вынесло из здания. К подъезду тут же на скорости подкатила машина с мигалкой на крыше. Шофер сразу же врубил и свет, и звук, возможно – даже локатор, круто вывернул руль, машина выскочила на разделительную полосу. Они понеслись на страшной скорости, пугая встречных, поперечных и даже тех, кто спешил по тротуару.
Сердце Енисеева колотилось как горошина в детской погремушке. Сразу прошиб пот, он долго не решался заговорить, голос задрожит, а он себя за такие штуки ненавидел и долго топтал, как за всякое немужское проявление слабости.
– А в чем, собственно, дело? – спросил он наконец. Голос вибрировал, но не срывался, и Енисеев, собравшись с духом, повторил: – В чем дело? У меня распорядок дня…
Мужчина сказал коротко:
– Авария.
Енисеев пролепетал:
– Если авария, то… понятно. Конечно… Нет, вообще-то, извините, не совсем! Я же не эмчээс-эмэнэс какой-нибудь.
– Нужна консультация специалиста, – коротко ответил мужчина.
Он стиснул челюсти, Енисеев умолк. Вид у мужчины был раздраженный, а Енисеев со всеми старался жить в ладу. Машина неслась, как глиссер, Енисеев вжался в сиденье, стараясь понять, чем может оказаться полезным он, доктор биологических наук, крупнейший… так говорят!.. специалист в области мирмекологии, еще молодой, но уже лысеющий мужчина непризывного возраста и неспортивного сложения.
– Быстрее, – сказал мужчина шоферу. – Гони на красный. Проскочишь!
– А что, мы не джигиты? – ответил шофер бодро.
Машина рванулась, как снаряд из орудия. Енисеев сжался в комок. Хоть на заднем сиденье, но при такой скорости это же в лепешку… Страшная, неумолимая сила гравитации сплющит и машину, и тела… А потом взрыв, грохот, окровавленные и обгорелые куски мяса разлетаются в стороны…
Мужчина спросил внезапно:
– Вас в самом деле так зовут?
– А что? – спросил Енисеев затравленно.
– Да так… Больно на кликуху похоже. Или на ник, как теперь говорят. Да вы не обижайтесь, это я так… дергает меня, понимаете? Волнуюсь, если говорить доступно.
– Да-да, я не обращаю внимания.
Подумал, что его слова могут расценить как глубость, но поправиться не успел: машина сделала крутой поворот, его прижало к дверце с такой силой, что из груди вырвался полузадушенный стон. Похоже, дверь здесь бронированная, так просто не выпадешь. Если честно, то он в самом деле уже почти не обращал внимания на реакцию от своего имени. Это в детстве настрадался, а много позже внезапно в некоем озарении понял, что доктором наук и светилом в мирмекологии стал практически только из-за этого нелепого имени. Даже подумывал впоследствии, что прозорливый отец все рассчитал заранее. Еще в детском саду при звуках его имени фыркали воспитательницы, постоянно коверкали, никто не мог запомнить, а дети злобно хохотали. В школе был ад, ему приходилось драться, и тогда он начал посещать спортивные секции: плохо, когда бьют только тебя.
Он даже получил разряд по боксу. Простому примитивному боксу, зато зло побивал мальчиков из модных секций по восточным единоборствам, которые кичились купленными поясами всех цветов. Потом поступил в универ, там тоже двоим-троим вышиб зубы, но дальше наука захватила с головой, и когда он вместо диплома защитил кандидатскую, уже никто не смел хихикнуть… по крайней мере, в лицо. Правда, все постоянно коверкали, никому не удавалось запомнить с первого раза,