чем воспоминания о вечной смене квартир ради того, чтобы дать пожить в собственной квартире вашей со мной и матерью тогда ещё молодой семье. Не хочу, чтобы она так часто, как сейчас, думала о «болячках» и про то, как искала хлебные корки под крыльцами хлебных магазинов в послевоенные годы; вспоминала, как на коленях, пару раз и при мне, умоляла твоих кредиторов не убивать тебя и не калечить за просроченные долги, «дай» ей еще здоровья, сил и желания пожить – взмолился я.
Папа погрустнел, будто вспоминая, задумался…
– Сделаю что смогу, сынок, но могу я не так, что бы много – ответил он слегка «отяжелевшим» голосом. – Мне нужно переходить к главному, но обязательно скажу – цени, что имеешь, всё, часто кажущееся только лишь «мелочью» – возможность подремать в ванной, покушать вкусную еду, попутешествовать, погулять и подышать воздухом, встретиться с друзьями; старайся не жить так, чтобы доказывать окружающим и себе, что у тебя есть Значимость и Свобода через трудоголизм, пристрастие к алкоголю, детей, вымученное творчество и всё в таком духе – нельзя жить через «плохо» и «тяжело» только потому, что «надо» и «главное – перетерпеть». Всё же, мой милый, сказанное – важно, но – не главное теперь, вернее – главное, однако не прямо сейчас. Запомни – ты увидел меня здесь, в Израиле, не просто так, насколько знаю, Он заключён здесь и Он освободится, мне известно, что ты один из девяти и тебе предстоит сделать выбор, главное сделай верный выбор, мне не хотелось бы, что бы ты был во Зле и со Злом, я переживаю за тебя, сыночек-щщщеночек, а потому говорю это всё, большего сказать не могу, так как, ты, наверное, уже чувствуешь – запахло цветами, а эти цветы запечатывают мой рот, запрещают сказать больше и точнее, забирают меня, уж прости, я тебя люблю, скучаю, мне тебя не…
…договорить папа не успел, он стал блекнуть, я шагнул к нему, попытался обнять и руки мои даже почувствовали некое уплотнение пространства, «тающее» под пальцами, и вот его не стало… опять, я плакал, был рад, но плакал, светлая грусть, клятый мажорный минор.
Немного переждав, отдышавшись, при этом всё ещё находясь во власти эмоций, по парадоксальному стечению обстоятельств, руководствуясь абсолютно алогичными мотивами, я схватил телефон и выбежал в коридор, где, по счастью, никого не было – захотелось позвонить матери и сообщить о случившемся.
Пока шли гудки, моя голова снова начала относительно сносно думать: «напоминать» самой себе, что за десять лет, прошедших со дня похорон отца, мать ни разу не была на его могиле, скорее всего изменяла ему при жизни и всегда говорила мне про их отношения так, что сомнения в когда-либо имеющейся у неё к папе любви волей-неволей закрадывались в душу. Она не брала трубку. Чем она была занята? Спала? Употребляла алкоголь? Где-то гуляла или находилась у кого-то в гостях, жалуясь на ничего не добившегося сына и «злую» судьбу, заставляющую её работать «всю жизнь»?
Но тогда