пересек поляну, ведущую к строительной площадке. Потом поднял голову, осмотрелся еще раз. И, не увидев никого, спокойно прошел в подсобку. Все здесь было перевернуто и носило следы то ли упорных поисков, то ли борьбы.
Суворин зашатался, чувствуя, что ноги больше не держат его. Он рухнул на пол и затрясся в жутком немом плаче. И вдруг замер. Белое искаженное лицо его с запекшимися губами застыло в сумраке комнаты.
– Zum Henker diese Russen! (К черту этих русских!) – услышал он незнакомый хриплый мужской голос говорящего по-немецки.
– Ce qu‘ils font! Ce qu‘ils font! (Что делают! Что делают!) – поддержали его на французском приятным баритоном.
И в том и в другом голосе сквозило негодование. На минуту мужчины замолчали. Затем тот, что говорил хриплым голосом, произнес более мягко по-французски:
– Ma foi! La pauvre fille! Elle est diablement laide. (Ей-богу! Бедняга! Дьявольски дурна).
Наступила тишина. Было ясно, что француз и немец разглядывали медальон.
– Ну и доставила же она нам хлопот, эта дьяволица. Зато какой куш! – присоединился к разговаривающим на чисто русском кто-то третий.
– Taisez vous! (Тихо!) – в голосе баритона послышалась настороженность, и на пару минут наступила полная тишина.
Панкрат замер, стараясь не дышать. И снова заговорил баритон:
– La Bonte divine est inépuisable. Venez! Ne perdons point de temps (Милосердие Божие неисчерпаемо. Пойдемте! Не будем терять время).
Послышались удаляющиеся шаги. Было ясно, что «гости» направлялись в сторону машины.
Взгляд Суворина оживился. Он поднялся, подошел к открытому окну и, практически не таясь, внимательно рассмотрел троицу.
Француз был высоким, стройным, в темных брюках, в светлой рубашке.
«Пиджак и галстук наверняка оставил в машине, – решил Суворин, наблюдая, как серебрится его седая шевелюра в солнечном свете и как он энергично размахивает руками, что-то доказывая своим спутникам.
Тот, что отвечал ему на немецком, был рыжеватым блондином в строгом костюме от Paco Rabbana. Он тоже был достаточно высок, курил сигару и поглядывал вокруг с таким видом, как будто вся эта земля принадлежала ему.
Третий, по-видимому тот, что говорил только на русском, был копией Дэни де Витто. Правда, картинку портила напряженная походка и манера закладывать руки за спину.
«После отсидки», – решил Суворин.
На него накатила новая волна ярости. Появилась потребность действовать.
Он оторвал половицу в углу подсобки и вынул свой старый кольт, завернутый в бархатную тряпку. Развернул его. Навел точно в центр головы остановившегося в этот момент русского, сжал рукоятный предохранитель и слегка надавил на спуск.
«Не спеши. Не путай реальность с кино, – успокаивал его внутренний голос. – Перестреляешь их, а дальше что? В бега ударишься или проведешь остаток жизни, давая бесконечные показания? Особенно следователей впечатлит рассказ о том, как плохие люди засунули тебя в ящик, заколотили крышку гвоздями и бросили в старый колодец. А ты взял и выбрался!»
Панкрат усмехнулся.
– Я