что характерно, сам. Когда санитар вбежал в палату, чтобы его поднять, он уже лежал на кровати и изображал умирающего.
– Наш человек, – одобрительно произнес генерал Корнев.
Федор Филиппович со странным выражением покосился на него, пожевал губами, но промолчал.
– Да, – сказал он после паузы. – Гвозди бы делать из этих людей…
– Так он у тебя, говоришь, в погибших числится? – спросил Иван Яковлевич.
– И не в первый раз.
– Это хорошо. Выходит, хвостов никаких.
– Никаких, – солгал генерал Потапчук. – Послужной список отсутствует…
– Человек ниоткуда, – с удовлетворением констатировал Корнев. – Это хорошо. И, судя по всему, не дурак, а это еще лучше.
– Послушай, Иван Яковлевич, – грозно начал Потапчук. – Хочу тебя предупредить. Не стоит даже пытаться использовать его втемную. Во-первых, он сам тебе этого не позволит, а во-вторых…
Полковник медицинской службы Вдовиченко сделал скучное лицо и вернулся к столу, где его дожидался остывший чай.
– А во-вторых? – повторил генерал Корнев, не выпуская изо рта изжеванный мундштук папиросы и с интересом глядя на Федора Филипповича.
– Будешь иметь дело со мной, – пообещал Потапчук.
Некоторое время Иван Яковлевич внимательно вглядывался в его лицо, словно прикидывая, насколько это хлопотно и опасно – иметь дело с генералом ФСБ Потапчуком, – а потом, рассмеявшись, хлопнул Федора Филипповича по плечу.
– Брось, Федор! Ну, что это за детский сад, в самом деле? «Вы будете иметь дело со мной!» – воскликнул маркиз и обнажил шпагу… Ты что, не доверяешь мне? Мы же с тобой сто лет знакомы! Сколько пудов соли вместе съели, теперь, поди, и не сосчитаешь…
– Да, – согласился Потапчук. – Вместе рубали белых саблями на скаку, вместе потом служили в артиллерийском полку…
– Каких еще белых? – простодушно изумился Корнев и опять рассмеялся. – А, это поэзия!
– Да, – подтвердил Федор Филиппович. – В виде стихов. Я все-таки не пойму, Иван, зачем он тебе понадобился.
Генерал Корнев гулко ударил себя тяжелым кулаком в выпуклую грудь.
– Не могу! – сказал он проникновенно. – Ну, веришь – не могу! Ты же военный человек, Федор, должен понимать: существуют вещи, о которых не то что жене или отцу с матерью – самому себе вслух рассказывать запрещено!
– Запрещено или стыдно? – как бы между делом уточнил Федор Филиппович.
Бычья шея генерала Корнева налилась темной кровью.
– Федор, ты меня знаешь, – веско, чуть ли не с угрозой, сказал он. – Я двадцать пять лет служу, и служу, заметь, не за ордена и не за чечевичную похлебку! Мне стыдиться нечего! Я за четверть века ни разу чужую задницу вместо своей не подставил!
– Как же ты жив-то до сих пор? – с самым невинным видом изумился Потапчук.
Полковник Вдовиченко в кресле за накрытым для чаепития столом окончательно заскучал и начал, прихлебывая из чашки чуть теплый чай, с отсутствующим видом перелистывать какую-то