бен Галаби сделал резкое движение обеими руками, как будто разрывая что-то. Араб бросил гранату, даже не обернувшись, через плечо.
«Как знал, черт бородатый», – успел подумать человек в темных очках, ныряя в укрытие.
Когда сверху перестали градом сыпаться осколки, камни и комья выброшенной взрывом мокрой земли и миротворец сел, тряся головой и моргая запорошенными пылью глазами, оказалось, что вязаной шапочки на нем нет, во рту полно земли, в ушах звенит, а глаза нестерпимо режет яркий солнечный свет, потому что темные очки бесследно пропали. Эмблема миротворческого контингента пропала тоже, причем не сама по себе, а вместе с приличным куском рукава, к которому была пришита. Теперь на этом месте зияла здоровенная прореха, по краям которой торчали дымящиеся клочья ваты. Сквозь прореху виднелось голое плечо – к счастью, даже непоцарапанное.
– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, – пробормотал русский, не услышав собственного голоса из-за звона в ушах.
Он встал, опираясь на стену и оглядываясь по сторонам в ожидании выстрела, но араба, естественно, уже и след простыл. Миротворец немного постоял, держась за шершавую штукатурку, давая глазам привыкнуть к свету и пережидая комариное зудение в ушах, свидетельствовавшее о легкой контузии. Боевой опыт, которому позавидовал бы и Железный Мамед Аскеров, помог свести последствия внезапной выходки проклятого араба к минимуму: падая в бурьян, даже не успев ни о чем подумать, русский зажал уши ладонями и широко открыл рот. Это спасло его барабанные перепонки, а в остальном – просто повезло. То, что он уцелел при взрыве гранаты, которая едва-едва не угодила прямо ему в лоб, можно было считать редкостной удачей. А вот то, что арабу удалось уйти…
Сквозь постепенно стихающий тонкий писк в ушах он расслышал, как хлопнула автомобильная дверца. Не раздумывая ни секунды, человек бросился на звук. Движения его снова сделались уверенными. В пикапе зазвучала и тут же смолкла какая-то восточная мелодия: видимо, по дороге сюда вся банда наслаждалась музыкой. Кассета осталась в магнитофоне, и, когда бен Галаби повернул ключ зажигания, музыка включилась, как это и бывает в подобных случаях.
Араб совершил ошибку, потратив какую-то долю секунды на то, чтобы выключить магнитолу. Когда двигатель завелся, включать передачу стало уже некогда: вынырнувшая из-за угла фигура в растерзанной одежде вскинула пистолет с длинным набалдашником глушителя и трижды спустила курок. Пикап тяжело клюнул носом, осев на простреленные передние колеса, из пробитого радиатора ударила струя антифриза. Дуло пистолета смотрело сквозь ветровое стекло прямо в лоб Вазиру бен Галаби, и араб понял, что на этот раз игра действительно окончена.
– Выходи, Вазир, – сказал русский и начал обходить машину с той стороны, где перед открытым окном сидел окаменевший в предчувствии неизбежного араб. – Пошутили, и хватит. Бросай пистолет. Бросай, слышишь?
Голос у него был хриплый и уже далеко не такой веселый, как раньше, но на ногах он стоял твердо,