сказать, повезло. В тот день, хлопоча по хозяйству, она превзошла себя, заметно превысив обычную норму мелких разрушений, что неизменно сопровождали эти ее хлопоты. Этого не выдержали даже железные нервы старого Виссариона Агжбы, и на решительное заявление дочери он не менее решительно предложил ей катиться на все четыре стороны.
Немного остыв и хорошенько поразмыслив, старый Виссарион не стал менять свое решение: в конце концов, это был отличный способ заработать приданое, размеры которого заставили бы любого жениха согласиться с мнением Агжбы по поводу внешности его дочери. Наказав сыновьям, самому старшему из которых вскоре должно было исполниться шестьдесят, а самому младшему – двадцать пять, присматривать за сестрой, старый Виссарион проводил детей и стал ждать их возвращения.
Они вернулись, и снова ушли, и опять вернулись, и каждый раз Верблюдица Лея приносила домой больше денег, чем все пятеро братьев, вместе взятых, поскольку действительно была отличным снайпером. Ее прозвище осталось прежним, поскольку внешнее сходство с самкой верблюда никуда не делось, но звучало оно теперь иначе – гордо и грозно, как и полагается звучать прозвищу отважного воина-горца. Это прозвище с должным уважением произносили Басаев и Хаттаб; федералы объявили за голову Верблюдицы Леи награду, размер которой увеличивался пропорционально увеличению количества зарубок на прикладе ее любимой СВД, подаренной старшим братом, Григорием Агжбой. Девичья честь красавицы Леи была в полной безопасности под охраной пятерых угрюмых великанов, а после парочки инцидентов, виновники которых умерли раньше, чем успели пожалеть о неосторожно брошенном грязном намеке, над головой Леи, похожей на высохшую головку мака, простерлась оберегающая длань самого Хаттаба.
Если бы в то утро, когда остатки потрепанного федералами отряда Железного Мамеда забрели в окрестности родовой крепости клана Агжба, старый Виссарион и его сыновья были дома, ничего бы, наверное, не случилось. Скорее всего Мамед Аскеров и старый Виссарион сумели бы как-то договориться, а если бы не сумели, Железный Мамед просто отступил бы, не рискнув вступить в бой с вооруженной до зубов группой отважных, сильных, а главное, опытных мужчин, засевших в доме, который предусмотрительные предки выстроили как крепость, способную выдержать и штурм, и долгую осаду. Но в то утро Верблюдица Лея была дома одна.
Железный Мамед отдал приказ остановиться на дневку неподалеку от дома, над которым торчала древняя, сложенная из дикого камня сторожевая вышка. Аскеров понятия не имел, чье это жилье; его это совершенно не интересовало, и он не желал обитателям этого места ничего плохого, ему в тот момент было не до грабежей. Еды его людям хватало, стекавший с горы ручей с избытком обеспечивал их чистой водой, так что нуждались они только в отдыхе. Со сноровкой бывалых вояк разложив бездымный костерок, они разогрели консервы и вскипятили чай.
Им никто не мешал, хотя наблюдение за ними велось,