Но только пусть попробуют эти больные не жрать!..
– Лавр Георгиевич – лекарь от Бога, – продолжала восхищаться куратором лазарета Анна Горская. – Он не только светоч научной, академической медицины, но к тому же великолепный, знающий травник. Прогрессивные студенты от него так и не отходят. И даже из Лондона приезжали учёные гости и обращались к нему за консультациями. В особенности по вопросам срочного заживления внутренних кровотечений без полостного хирургического вмешательства.
– Удивительно. – Вишневская присела на поварской табурет: – Поделись со мной наукой, сестра.
– Господину Тихомирову при лабораторных опытах удалось извлечь из plantago[12] чудодейственное вещество, которое положительно влияет на заживление ран – усиливает сворачиваемость крови. Ты представляешь, Мария?! И кто бы мог подумать?.. Обычный подорожник, которого в наших провинциях любой крестьянин большую часть года топчет лаптем, а в нём сокрыта такая оздоровительная силища.
– Как же антивоспалительные свойства? – призадумалась Вишневская. – К тому же если с помощью инъекции лекарственного вещества заставить кровь сворачиваться пуще прежнего, то она становится густа. А это чрезмерно ухудшит состояния артерий, вен и капилляров. Не исключается тромбоз.
– В том и загадка, – досадно всплеснула руками Горская. – Научный пробел… А в прошлую инспекцию лекарь Тихомиров даже вступил в противоречия с профессором Пироговым убеждал профессора в важности своих опытов, доводы разные делал, формулы и прочие расчёты выводил мелом по доске. Я записала, что успела подглядеть.
– Что же ответил лекарю профессор?..
– Сестрицы, прощенье просим, – заглянул в кухню каптенармус Патрикей Иванович Рунге. – Нарочные с Невской портомойни в хозяйственные каморы бельё доставили. Соизволите же принять.
– Обождут, – отмахнулась Горская и запрятала в бюро свой блокнот.
– Не могут они, – возразил каптенармус и посетовал: – Признаюсь честью, и мне по времени нет никакой возможности. Тут поспеть бы, да ещё у господ на Каменном острове дворы мести надобно.
– Ой, Патрикей Иванович, – укорила каптенармуса Горская. – Вы бы уже как и определились, что ли?.. А то ведь и при Красном Кресте – в службе, и у Петра Андреевича – в дворниках. И там и сям; прыгаете по Петербургу туда-сюда, прямо как LeFigaro у Бомарше.
– Невозможно-с от чего бы то ни было отказаться, – хитро усмехнулся в кулачок каптенармус. – При лазарете – довольствие. В дому Клейнмихелей— достаток. К моему невеликому батальному пенсиону – там и там выгода значимая. А тут ведь нынче оно как делается? Сахар тебе дорожает, хлебные булки – так же. Терпеть убыток, с вашего позволения, не хотелось бы. Управлюсь как-нибудь и с Божьей помощью. Так что извольте в сей момент принять бельё и отпустить меня негайно[13]. Как говорится, подобру-поздорову.
– Ой, лихо, – фыркнула Вишневская, оставила шумовку и обратилась к Горской: – Схожу приму. Не отлипнет, окаянный, душу вытянет.