взгляда на язык и речь как на разные явления достигается с помощью выдвижения категории сущности и ее проявления в качестве противоположения языка и речи [Ломтев 1976: 54–59].
Подобные взгляды становятся возможными в связи с тем, что определение системы языка как «общего, что обнаруживается в речевой деятельности», бытующее, по наблюдениям В.М. Павлова, в научном обиходе [Павлов 1968: 37–39, 52], «провоцирует» формирование представлений о зеркальном характере единиц языка и речи. В этой связи язык может рассматриваться как полностью представленный и существующий в речи, а речь представляет собой «сверхъязыковой остаток». Часто даже если лингвисты и рассматривают язык и речь как самостоятельные явления, то только в качестве разных «коммуникативных состояний». Например, язык может отождествляться со знанием языка, владением им, способностью к восприятию и отражению в языковой форме внешнего и внутреннего мира человека [Общее языкознание 1987: 87 и др.].
Некоторые исследователи видят в языке научную абстракцию, являющуюся результатом изучения и интерпретации речевых актов. Для них язык – это система научных понятий, которые формируются в результате анализа речевых данных и которые отражают общие существенные признаки этих данных. И.М. Коржинек, например, пишет: «Соотношение между языком и речью представляет собой просто отношение между научным анализом, абстракцией, синтезом, классификацией, т. е. научной интерпретацией фактов, с одной стороны, и определенными явлениями действительности, составляющими объект этого анализа, абстракции и т. д., – с другой» [Коржинек 1967: 317].
Однако о необходимости противопоставления системы языка формам ее реализации в речи еще в 1944 г. говорил Г. Гийом. Он считал важным «перед любым рассмотрением контекстного значения какой-либо формы <…> восстановить систему, чьей составной частью она является, и где она берет свое значение, – значение, уже существующее в мысли (хотя в этом мы не можем непосредственно отдать себе отчет, так как у нас нет прямого доступа к этим глубинным операциям) и предшествующее любому контекстному значению, выявляющемуся в речи» [Гийом 1992: 84].
Как известно, генеративная грамматика, продемонстрировавшая «прототипы будущих предложений», провозгласила незеркальный характер соотношения глубинных и поверхностных структур. Так, Дж. Лайонз отождествляет структуру, лежащую в основе предложения, с языком, а высказывания относит к речи [Лайонз 1978: 68]. При этом единицы, заполняющие синтаксические структуры, извлекаются из «словарных статей лексикона» [Лингв, энцикл. словарь 1990: 98–99], т. е. становятся словами. Положение о том, что глубинная структура предложения, характерная для языка, воплощается в поверхностных структурах речи, стало использоваться лингвистами в качестве доказательства несовпадения языка и речи.
Можно полагать, что еще на уровне языка любое значение осмысляется как «переплетение» семантических и прагматических признаков предметов и явлений, с которыми языковая личность имеет