её навещали – про тебя услышали…
– Ясно. Но все вроде бы нормально…
– Это молодец, – многозначительно крякнул Повар, не закусывая водку, – это молодец… Но все равно привезли тебе еды, сигарет, пива…Похудел смотрю. Работаешь много?
– Нет. Я бугром заделался. Не работаю. Представляешь – на собрания хожу! А там одни казахи. Совещание идет на казахском языке. Ничего не понимаю. Сижу, Есенина читаю – взял здесь в библиотеке. Прихожу – работаем, как и до этого работали. Зачем эти совещания? Кормят плохо. Родители приезжали – привозили поесть. Предложил пацанам из палаты – так все смели за вечер, а я у них ничего не беру…
– Ясно, ясно, – кивал Повар. – Вот что я тебе скажу. Ты нам брат. Мы с тобой вместе в ледяном КПЗ почки отмораживали… Можем сейчас пообщаться с твоими мусульманами. Можем их тут по полям и разложить рядками. Но тогда не учиться тебе в этом универе. А тебе без этого нельзя. Тебе диплом нужен кровь из носа. Человеком станешь. Адвокатом. Меня из тюрьмочки когда-нибудь вытащишь. Так что показались мы тут, рисанулись и хватит… пока… На самом деле, я узнавал – этого хватит. Все у тебя будет нормально. Да ты и сам не промах – моя школа…Главное, сам не съезжай. Держи поварскую марку…
И действительно – дальше было не плохо и не хорошо – просто нормально, как и сказал Повар. Дни тянулись дождливой чередой. Бригада Андрея непостижимым образом лидировала в соревновании за тонны убранной картошки, а вечерами, если не было дождя, Андрей курил, сидя на волейбольной площадке, и читал старые пионерские газеты, вырванные им из библиотечной подшивки. «Это делают все!» – оправдывал себя Андрей. – «Только я сначала читаю, а другие сразу несут в уборную».
Через месяц работ все тихой, угрюмой, насквозь простуженной толпой вернулись в город и растворились на его шумных улицах.
Родной город встретил Андрея настоящим бабьим летом. Отмывшись и отоспавшись, Андрей бродил с собакой по старому парку, в котором когда-то такой же теплой осенью его возили в детской коляске, затем водили на прогулки из детсада, а еще позже – на субботники из школы… Здесь каждая скамейка была частью его биографии. Не той биографии, где даты и названия, а другой, настоящей, в которой – обрывки воспоминаний, искры чувств, переживаний, мечты, обиды, радость… Той биографии, в которой сны с годами вытесняют реальность. Андрей вдохнул поглубже воздух, и вместе с запахом прелой листвы в него вошел шум ветра, и осенняя ночь, и страх пустого ночного парка…И запах детского мыла от девочки-одноклассницы, которую провожал на соседнюю улицу по другую сторону парка. Это была их первая ночь любви. Смешной, неумелой, но трогательной любви. Его родители на даче, её уже, наверное, ищут дома, а расстаться невозможно…И снова поцелуи, уже на улице, потом в парке…И страх, и нежность, и стыд, и ветер, и клятвы, и снова прелые листья…и её старший брат с фонарем и своим дурацким: «Э, э-э…не трогай её…». И брат, все поняв, очень сильно, в кровь, ударил сестру, а Андрей избил брата… Андрей давно заметил: