завести нужные знакомства, забросил форум, – и тотчас из Сульмона раздастся грозный приказ немедленно возвращаться.
Что делать, как умаслить Сострата? Ублажить дядьку и завести любовницу? Шлюхи противны; к тому же им надо платить, а он лучше потратится на книги и сласти. Пустить в постель служанку-деревенщину? Позволить прикоснуться к себе огрубелым от чёрной работы рукам? Похотливость свойственна лишь низменным душам. Плотские утехи не влекут его. Зачем тратить силы на то, что роднит человека с животными, когда стоит захотеть, и перед мысленным взором тут же начнут водить хоровод воздушные нимфы… И сами Грации – прелестные Аглая, Ефросина, Талия, одна лучше другой, с улыбкой приблизятся к нему и одарят утончёнными ласками… Он поэт. Как втолковать это тугодуму Сострату?
Залитая солнцем улица вела прямиком к Марсову полю. Завтра начинались прекрасные Квинкватрии – четырёхдневные празднества в честь Марса и Минервы, священные дни для всех военных, а также ремесленников и – поэтов, потому что Минерва наряду с Дионисом тоже покровительствовала поэзии. Жрецы салии будут плясать на комиции перед понтификами, учителя получат наконец плату за годовые труды, а поэты опять соберутся для декламаций.и возлияний. Хорошо бы к этому времени сочинить какие-нибудь стишки а не то коллеги махнут а него рукой. Для этого он и спешил на Марсово поле, чтобы там, среди весенней зелени и щебета пичуг, начертать на воске стихотворные строчки.
Ближе к Карментальским воротам народу сделалось не протолкнуться.. Бездельники, подобные ему, стремились к приятным местам изобильного на всевозможные утехи Марсова поля. Всем хотелось свежей травки и зелёной тени деревьев, а то и искупаться в прохладных струях источника Девы. Велев не отставать от хозяина нагружённому корзиною со съестным и письменными принадлежностями слуге, Назон ускорил шаг, и тут его окликнул Грецын – соученик по риторской школе. В отличие от Назона, ютившегося в наёмных комнатах, молодость Грецына лелеял просторный отчий дом, атрий коего украшали портреты знатных предков; кошелёк его всегда был полон золотыми монетами, расточаемыми легко и без опаски; одним словом, Назону было до его далеко. Сенаторский сынок! Вот кому была открыта дорога гражданских почестей. Грецын уже метит в эдилы, а застенчивый сульмонец, пробыв пять месяцев триумвиром по уголовным делам и ничем не блеснув, предпочёл незаметно исчезнуть с форума. Возможно, Грецын вовсе не думает глядеть на Назона свысока, причиной надменности всего лишь высокий рост, однако сульмонцу казалось, что это не так. Римлянин превосходил его всем: золотое всадническое кольцо было толще, плащ – дороже; даже обувь его, ладная, новенькая, поскрипывающая, выгодно отличалась от сапог поэта, добротных, но грубых и разношенных. Двое слуг, сопровождавших Грецына, были облачены в нарядные туники, и Назон махнул своему Пору, тащившемуся позади, чтобы тот держался подальше: уж слишком невыгодно было сравнение.
Узнав, куда знакомец направляется, Грецын пошёл рядом: у него была назначена встреча с братом в портике Аргонавтов.
– Я слышал, у тебя родился сын? –