как вольнодумец и провокатор священных догматов. Я подошёл несколько робея, но Сервантес тут же узнал меня и пригласил к общению.
– Вот вы недавно с Земли.. – сказал Мигель. – Расскажите нам со Львом, как живут там люди, о чём думают, что пишут?
– Со своей стороны, я тоже хотел бы узнать, что случилось с Россией. – присоединился к заявке русский классик. – Там что-то намечалось, но я, как вы знаете, не успел узнать, что произошло дальше…
– С удовольствием отвечу на все ваши вопросы. – бодрым голосом начинающего гида произнёс я глядя на классика преданными глазами и соображая с чего начать. – События, о которых вы упомянули, закончились, как любая другая революция – всё разрушили… – видя, как взметнулись кустистые брови Толстого, поспешил добавить. – Потом, те кто разрушал, начали создавать тоже самое, только под другими лозунгами. Не сразу всё получалось: народ чесал затылки, но упрямо шёл вперёд, к светлому будущему: к обещанному коммунизму, который должен был случиться на 63 году строительства, но когда поняли, что светлого будущего не случится, решили перестроиться и в новом качестве идти к другой цели, которая звучала, как «новое мышление» – понятие размытое и загадочное, не совсем понятное даже автору. В конце-концов эксперименты над страной не принесли успеха и империя приказала долго жить. Потом, не опохмелившись, другой деятель, который пришёл на смену экспериментатору, подписал вольную землям, которые веками копились и отвоёвывались предками, и страна распалась. Ушла Украина, прихватив с собой Крым, ушли киргизы, таджики, казахи, белорусы,… армяне и те ушли.
Я увидел, как затряслась косматая голова Льва и он, больше не в силах слушать такое, в тоске прорычал:
– Эх вы, такую страну просрали! Я «Святую Анну» получил за оборону Севастополя! Я усмирял Кавказ! И где теперь Крым? Где Прибалтика, где Финляндия, Грузия? – наехал на меня классик мировой литературы. Борода его вздыбилась, глаза скрылись под сдвинутыми бровями, – он был очень расстроен.
– Крым мы вернули, – я попытался хоть как-то оправдаться и успокоить его, но нарвался на презрительный взгляд человека, привыкшего мыслить большими категориями. Классик, вылив на меня запас желчи, копившейся в нём много лет, успокоился и продолжил допрос.
– Ну ладно, мне там не жить. А как мои Книги? Читают?
– Читают, правда «Войну и Мир» одолевают далеко не все.
– Это ещё почему? – Толстой искренне был удивлён.
– У нас плохо знают французский язык. – признался я. – Даже в высшем обществе.
Толстой погрузился в размышления, теряясь в догадках о том, что за «Высшее общество, где не знают французского».
Паузой воспользовался Сервантес.
– А меня читают?
– Ваш роман, дорогой Мигель, был весьма популярен до изобретения интернета. Как, впрочем и большинство классических произведений мировой литературы.
Сервантес горестно вздохнул.
– Куда идём?
Увы! Этот