оставался у безумной старухи на хозяйстве, кто-то так и не смог бросить родной дом, кому-то просто некуда было идти. Так, исполнив странное пророчество Зорицы, Дракулич начал новую жизнь.
Но за наброшенным брезентом и залатанными заборами скрывались от невнимательных глаз останки задушенной войны. Тут – береза с бурым въевшимся пятном – палачи об нее младенцам головы разбивали. Там – пепелище с трубой торчащей – отказались старики наружу выходить, им красного петуха и пустили. Гаже всего был небольшой пустырь, где из-под снега торчали былинки увядшего ковыля. Ничто не выдавало в этой невинной поляне худого места, но, проходя мимо, местные, что заново заселили Дракулич, крестились и ускоряли шаг. Именно здесь усташи измывались и насильничали девок, перед тем как вспороть им брюхо калёными лезвиями.
Даже Тадеуш поморщился, взглянув на пустырь в просвет между чёрными, с подгнившими брёвнами, избами.
– Страшная война, конечно, – произнёс он и стушевался тут же, поняв, что сказал банальность, – А вы, Горан…
– Я из четников, – бросил тот, – Ещё не знал, что у Михаиловича свои планы насчёт Югославии.
– О! – поразился честности бородача фельдшер, – Мне кажется, Казимиру лучше не…
– Вот и не болтайте лишнего, доктор.
На крыльце появилась однорукая фигура, прижимающая к груди какой-то груз.
– Фонари все захватили? – спросил Казимир, дико зыркая по сторонам. Фельдшер и бородач подняли по старой масляной лампе на железном кольце.
– У Зорицы нашлись, – пояснил Горан. За спиной у него торчали две рогатины, закреплённые на поясе.
– Хорошо. С оружием негусто, – продемонстрировал ношу однорукий партизан, – Всего один огнестрел, на два заряда. И топор, добротный, вчера точил. Это тебе.
Горан принял инструмент с уважением, взвесил в руке, сделал легкий взмах, удовлетворённо кивнул, после чего завистливо присвистнул, взглянув на обрез в руке Казимира.
– Трофейный?
– «Зауэр». С фрица снял. Ствол был уже спилен. Для охоты, конечно, вещь никудышная, но для дела… А вам, Тадеуш, придётся нести фонарь – мне его, к сожалению, деть некуда.
– К погосту? – просто спросил немногословный бородач, кивнув заросшим подбородком куда-то за узкую полоску леса.
– Село бабы уже обыскали, – посетовал Казимир, – Если бы эти глупые кликуши не слушали старуху, глядишь, нашли бы Сречко ещё до заката. Теперь придётся ковылять в темноте.
– Свет всегда с божьим человеком, – заметил Горан.
Троица двинулась в сторону оврага. Шли по первой молча, будто таинство какое совершали. Унылый вид собственного села приколачивал языки к глотке не хуже палачей-хорватов.
Дракулич оставался наполовину мертв – пустые избы пялились чёрными провалами окон, село молчаливо провожало троих мужчин, будто на казнь. Не лаяли окрестные собаки – не успели прижиться, не ворчали кумушки на подпитых муженьков. Лишь тоскливый скулёж раздавался