холодно; снова оступаешься, хватаешься за куст, колешься. Вдруг сверкает яркая молния, освещает своим голубоватым блеском и далекий горизонт, и белый прибой берега, капли дождя, весь лес, каждый листок, даже шип, который сейчас уколол руку.
Только одна секунда – и опять все черно, и мокро, и неудобно; но этой секунды достаточно, чтобы красотой окружающего возвратить мне мое обыкновенное хорошее расположение духа, которое меня редко покидает, если я нахожусь среди красивой местности и если около меня нет надоедающих мне людей.
Однако уже 9 часов. Лампа догорает. Чай допит, от капающей везде воды становится очень сыро в моей келье, надо завернуться скорей в одеяло и продолжать свое дальнейшее существование во сне.
5 декабря
После дождя собрал множество насекомых и нашел также очень красивый и курьезный гриб.
Бой так слаб, что почти не держится на ногах. Сегодня бедняга упал, сходя с лестницы. Ульсон лежал и охал, закрывшись с головой одеялом. Когда я заметил упавшего Боя у лестницы, я кое-как втащил его обратно в комнату. Он был в каком-то забытье и не узнавал меня.
Сегодня опять пошел дождь с 4 часов. Везде все сыро.
6 декабря
Бой очень страдает. Я не думаю, что он проживет долго. Другой инвалид сидит, тоже повеся нос.
Приходил Туй и, сидя у меня на веранде, между прочим, сообщил с очень серьезным видом, что Бой скоро умрет, что Виль (туземцы так называют Ульсона) болен и что Маклай останется один; при этом он поднял один палец, потом, показывая на обе стороны, продолжал: «Придут люди из Бонгу и Гумбу, – при этом он указывал на все пальцы рук и ног, желая этим сказать, что придет много людей, – придут и убьют Маклая». Тут он даже показывал, как мне проколят копьем шею, грудь и живот, и нараспев печально приговаривал: «О Маклай! О Маклай!»
Я сделал вид, что отношусь к этим словам, как к шутке (сам же был убежден в возможности такого обстоятельства), и сказал, что ни Бой, ни Виль, ни Маклай не умрут; на что Туй, поглядывая на меня как-то недоверчиво, продолжал тянуть самым жалостным голосом: «О Маклай! О Маклай!»
Этот разговор, мне кажется, тем более интересен, что, во-первых, это может действительно случиться, а во-вторых, по всей вероятности, мои соседи толковали об этом на днях, иначе Туй не поднял бы старого вопроса о моем убиении.
Скучно то, что вечно нужно быть настороже: впрочем это не помешает спать. Пришло человек 8 туземцев из Горенду и Мале. Будучи в хорошем расположении духа, я каждому гостю из Мале дал по подарку, хотя они сами ничего не принесли.
Туй и Лали спросили меня вдруг: «Придет ли когда-нибудь корвет?» Разумеется, определенного ответа я не мог дать. Сказать же: «Придет, но когда, не знаю», я не сумел. Не умею также выразить большое число по-папуасски. Думая, что нашел случай поглядеть, как мои соседи считают, я взял несколько полосок бумаги и стал резать их поперек.
Нарезал, сам не знаю сколько, и передал целую пригоршню одному из туземцев Мале, сказав, что каждая бумажка означает 2 дня. Вся