и ешь. Молча. Или мне силой еду тебе в глотку впихнуть?
Менд ожидал новой порции плаксивых воплей, и приготовился было выполнить угрозу, но Орис, принюхавшись, схватил костлявой рукой кусок хлеба и начал торопливо жевать, давясь от жадности.
Юноша отвернулся, взял в руки дневник отца, что лежал на каминной полке и начал торопливо листать его, чтобы отвлечься от бесконечного чавканья. Наконец, звуки позади стихли, и торопливый стук деревянных башмаков дал понять, что старик вышел из дома. Ни единого слова благодарности. Впрочем, Менд был к этому привычен. Вскоре снаружи послышался стук нескольких камней о деревянные доски забора рядом с мусорной ямой и быстро оборвавшийся писк. Старик промышлял крысами? Может, готовит дичь впрок? Должно быть, ему и вправду нечего есть. Менд убирал пустые миски и размышлял. Может, накрывать на двоих не такая уж плохая идея?
Дверь снова открылась, и на фоне утреннего неба лучи солнца высветили тонкий силуэт. Зелёное платье, пушистые волосы, нежная шея. Когда сын палача был мальчишкой, он часто вспоминал мать. Отец говорил о ней лишь то, что она была красавицей и бросила их, когда Менду исполнилось семь. Он этого почему-то не помнил. За всю жизнь юноша едва ли успел ощутить женские прикосновения, но часто воображал, что мама никуда не уходила, что она с ним, представлял в тяжёлые минуты, как ее нежные руки обнимают его, гладят по голове, и мир становится чуть светлее. Однако в мечтах он никогда не видел её лица – только неясную фигуру и тепло, которое она должна принести с собой, а ещё слышал голос. Далёкий и переливчатый, будто весенний ручей.
Сейчас Менд чувствовал нечто похожее, но ярче и острее. Он слышал запах трав, молока и грубой шерсти, замечал, как ветер трепал выбившуюся из косы прядь, а солнце высвечивало бледные веснушки на нежной коже лица и рук.
Сын палача вынырнул из мыслей, почувствовав острый, будто укол, взгляд. Незнакомка смотрела на него настороженно, если не враждебно.
– Что ж, ты смелая. Местный люд боится даже мимо проходить. Нездешняя? – Менд облокотился на каминную полку и скрестил руки на груди.
– Здешняя. И я по делу, – девушка вздёрнула маленький круглый подбородок. На вид ей лет шестнадцать. – Мне уже бояться нечего. И некого.
– Тогда проходи, – горьковато-сладкий запах её волос защекотал ноздри, когда она проскользнула внутрь. Своими повадками и огромными испуганными глазами она напоминала оленёнка – хрупкое существо, настороженное и готовое в любой момент кинуться прочь. Девушка с опаской осмотрела комнату и заметно расслабила узкие плечи, когда поняла, что всё в порядке. Наверное, ожидала увидеть повсюду части жертв, пыточные инструменты и ужасы, которыми пугают друг дружку местные дети, утверждая, что смогли заглянуть в мутные окна и узреть всё своими глазами.
– Хорошо… – она поджала губы и опустилась на кухонную лавку. Ни холодной вежливости, ни боязливой угодливости,