люди жалуются, и я тебя, Мамохин, штрафовать начну,
– Делай, Паша, как знаешь, – пожимал плечами Ленюшка и смотрел в раскрытое мэрово окно.
Под окном на площади, у позеленевшего памятника адмиралу Нельсону стояла поливальная машина Серафима с самым что ни на есть невоспитанным видом.
Ленюшка хоть и пожимал плечами, но очень в душе переживал.
Наконец, надумал в такую рань работу начинать, когда на улицах никого нет. Днем отоспался, машину кое-как разбудил, поехали. Только-только светать стало, месяц еще виден. Серафима упирается, зевает, чихает – скучно ей пустой город чистить. Ни воробьишки, ни голубя, ни дворника. Выехали на трамвайную линию – и трамваи-то еще не ходят. Вдруг через несколько остановок видят – бежит кто-то навстречу трусцой, оздоравливается. И такой у спортсмена этого костюм – издалека виден: будто восход на горизонте полыхает. Возрадовалась тут Серафима. Ленюшка тормозить, а она – ни в какую: подлетела к бегуну и с ног до головы водой обдала. А вода с ночи ледяная…
Ленюшке и взглянуть неудобно человеку в лицо-то, – заметил только, что у него костюм оттенок изменил, с рассветного на закатный. Отвел Серафиму к мэрии, поставил у памятника адмиралу Нельсону, головой покачал.
– Ну и все, – сказал. – Ухожу я с работы. Остальных обливай без меня.
Неделю он улицы не поливал, а потом позвонил ему мэр:
– Болеешь, что ли? – спрашивает. – Машина твоя поливальная, Серафима, неделю как пропала. Я в милицию, конечно, заявил, все, как положено, но сам думаю: может, оно и к лучшему. Купим новую, а народ пока пообсохнет. А?
– Эх, трос крученый! – вскричал Вахрамей. – Пропадешь тут! Ведь это ж до чего обидно, когда не дают делать то, что хочется! Я так Серафиму прекрасно понимаю…
– Так вот, – продолжал Шуроня. – Купим, говорит, новую…
– Да что ты мне можешь рассказать! – перебил Вахрамей, превращаясь в «ядерный гриб». – Что дальше было, я и сам знаю:
Ленюшка с площади ушел – Серафима слезы по ветровому стеклу размазывает. А Нельсон-то, хоть и не наш адмирал, но уж очень душевный был человек, то есть памятник. Он, между прочим, Серафиме и раньше сочувствовал. И Нельсон ее утешать стал:
– Что вы, Сима, не надо, разрядится аккумулятор…
– Ну и пусть! – всхлипывает Серафима. – Раз я тут никому не нужна! Все на меня жалуются, и Ленька-то, Ленька тоже меня не понимает! Уйду, куда фары глядят, сам пускай живет, как знает.
Нельсон, памятник, разволновался:
– Да что вы, Сима, кто же будет город поливать?
Серафима на это:
– А мне все равно! Надоело, что меня поливальной обзывают. «Поливальная, поливальная…» А я – поливомоечная! Вот и пусть себе заводят поливальную. Уйду, и все!
– Если вы уйдете, то и я с вами!
– Вы же памятник, – вздыхает поливальная машина, – вам тут надо стоять.
– Да нет, – говорит Нельсон, – почему же. Это я сейчас тут стою, а могу и еще где-нибудь.
Одним