ва закадычных друга, одного звали Теша, а второго Сёпа. Сколько они друг друга знали и как познакомились, никто не ведает. Да вот только так повелось, что где один объявится, там поблизости и второго ищи. Были они неразлучны как в делах, так и в проказе, а уж последнего, в отличие от первого, за ними числилось во множестве. Порой случится чего необычного или просто безобразного, так все подземные жители в один голос и говорят, что мол опять Теша с Сёпой безобразят, а виновны в том они иль нет, кто ж то разбирать станет. Так их слава оболтусов год от года укреплялась и росла. И не то чтобы они к этому как-то стремились, а просто зачастую получалось так, что самая что ни на есть безобидная их проказа оборачивалась вдруг грандиозным скандалом или попросту чем-то совсем отвратительным и гадким.
Так, одно время повадились они со скуки, ища себе забавы, вылезать в темноте наружу и пугать прохожих. Прятали в темноте крышку от люка, а сами затаивались, один в колодце, другой – неподалеку, и сидят, значит, поджидают жертву. И вот ковыляет в сумерках какой-либо вполне приличный себе гражданин со службы. Думает о чем-нибудь опять-таки, вполне приличном. О том, к примеру, как завтра дураку Ваське на его глупые шутки, мол, Алексей Алексеевич свои сигареты на работе не курит, жене на пальто откладывает ответить. Главное, подлец, потом вдруг, как вспомнит, что жены то у Алексея Алексеевича никакой и в помине нет. А стало быть он попросту жлоб и попрошайка. И выходит все так, что это он сам тут зря людям голову морочит. И так мерзко-мерзко протянет сигаретку, мол, на мил человек, угощайся. И противно становится Алексею Алексеевичу аж на целый день, а то и на все выходные, если вдруг безобразная сцена эта на пятницу выпадает, и кажется, что все кругом смотрят на него как на убогого какого, и за спиной шикают и глумятся. Идет так и размышляет, что, мол, лучше Ваське завтра клеем стул намазать или в обеденный перерыв стереть все документы с компьютера, покуда он в курилке свои байки травит, да сигаретки беспечно покуривает. А бывает и с неприличными мыслями ходят все те же вполне приличные граждане. Идет бывало такой Алексей Алексеевич и думает, как склонить новенькую Зиночку к сожительству, и желательно на рабочем месте, и желательно, чтоб никто не узнал, но все догадывались. А подлецу Ваське все-таки стул клеем намазать. Замечтается так этот гражданин и сверзится, родимый, в колодец. Не успеет приземлиться, а крышка сверху – бах, и захлопнулась. Тут-то все веселье и начинается. Голубчик, пролетев три сажени в темноте плюхается в черную холодную вонючую жижу. Слышит металлический лязг закрывающейся крышки, ужасающий хохот сумасшедшего снаружи, затем легкое прикосновение и проникновенный леденящий душу, шепот «ну, что попался родненький».
А ну, как маньяк-насильник, думает тут беспечный гражданин, случаи ведь и не такие бывают. Вон и по телевизору давеча показывали, чуть не словили одного такого. Всё одиноких мужчин подкарауливал, и склонял их ко всяким безобразиям.
Приметы даже, разбойника этого описывали. Мол телом он тучен, рыжеволос и рыжебород. А особая примета в нем, что носит с собой картинки разные на палочке, на манер хоругвей. И всё он громко иностранцев ругает, да геев. Да только, как такого мерзавца словить, никто и не ведает. Потому как, почитай каждый тех иноземцев и сам бранным словом попрекает. Милиция наша доблестная – совсем с ног сбилась. Выловила с пару десятков рыжих толстяков, да видать всё не тех. Не прекращаются безобразия.
В такой нервической ситуации мало кто проявляет выдержку, и как говорится, «сохраняет лицо». Да, что мало – никто пока не проявил и не сохранил. Жидковат стал мир на героев. С глазами, полными страха, с захлебывающимися жалобными причитаниями и поросячьим визгом пленник, спотыкаясь в щедрых городских сливах, устремляется в светящийся сумрачным светом боковой проход, где и находит соседний колодец с отпертой сверху крышкой и заботливо заранее приставленной Тешой и Сёпой лесенкой.
Молодой белкой взлетев вверх по лестнице, такой Алексей Алексеевич напрочь забывает о дураке Василии. Молчаливым и могучим вихрем не разбирая дороги высоко, по-бабьи выбрасывая колени проносится он по лужам одинокого сквера, спугивая со своей дороги осторожные стайки воробьев и гопников. И думается ему в такой момент, что чудом ушел он от расправы лютой, нечеловеческой.
И долго еще в ночных кошмарах будет слышаться шепот из подземелья и смех за закрытой крышкой люка этакой рыжей хари, тянущейся к нему своими слюнявыми губищами. Тогда он сам своим воплем будет пугать заснувшую рядом с ним на диванчике Зину и чутко бдящую пенсионерку со второго этажа. На службе он станет одновременно и сосредоточен и рассеян. Все время с серьезным выражением лица, внимательный ко всем поручениям начальства, аккуратно одетый, с зачесанными на пробор как-то рано подернутыми сединой волосами, даже переставший собачиться с дураком Васькой, всем хорош. Но вот разве, что-то во взгляде новое появилось у Алексея Алексеевича, или наоборот пропало. Какая-то пустота там образовалась. Подружки Зинаиды спрашивают ее, мол «Как ты можешь с таким? У него глаза-то рыбьи». Рыбьи, подтверждает Зинаида, зато человек хороший. Других подлецов понасмотрелась, одни глупости на уме, а этот с работы сразу домой. Задернет