Так как мы уже знали, что в это время генерал Пржевальский двинулся в Россию, мы посоветовали отправить пакет в Пекин в русское посольство. После того мы сходили в Сычуань, перезимовали в Гумбуме и весной явились в Синин, проститься с чин-цсаем; злополучный пакет все еще не уехал из Синина; его принесли к нам чуть ли не в четвертый раз и просили увезти его в Россию. Пакет пролежал в Синине более года, и, вероятно, потому, что канцелярия сининского амбаня боялась возвратить его в Пекин; оттуда мог прийти запрос, почему конверт не был передан русскому генералу, когда он был в пределах края.
Этой боязнью, как бы не ответить за путешественника, по всей вероятности, и следует объяснить все те прижимки, которые делают мандарины, чтобы направить путешественника по большой, густонаселенной дороге, и то навязывание конвоя, от которого нам не было никакой возможности отделаться. Может быть, и в самом деле этот конвой спас нас не от одного лишнего недоразумения; в какой мере мы обязаны благодарностью мандаринам за него, мы судить не можем, потому что без конвоя почти не путешествовали.
Одно только обстоятельство возбуждало в нас досаду на мандаринов – это то, что они не могли защитить наши квартиры от нашествия толпы. Но и в этом деле можно для них найти оправдание. Китайские мандарины боятся до смерти толпы и ее толков; по крайней мере, я такое вынес впечатление из жизни в китайской среде. Сининский чин-цсай принял нас очень торжественно, в присутствии всех других генералов и важных чиновников в городе, но этот созыв генералов вовсе не означал особого почета, который он хотел сделать иностранцам; он просто не смел сделать аудиенции в своей частной квартире, чтоб не возбудить глупых толков в сининском обществе; он принимал нас не только в присутствии других чиновников, но даже в присутствии простонародной толпы, так как дело происходило в веранде одной кумирни, и простолюдины, разносчики, извозчики толпились у перил, над которыми сидели мандарины. К увеличению курьеза, г. Скасси предложил чин-цсаю снять с него фотографию; была привезена из гостиницы камера, и посол китайского императора к народам Амдо должен был позировать публично перед этой толпой и добродушно бездействовать, когда какой-нибудь оборванец, протискавшись вперед, вставлял свою голову между мандарином и камерой, чтобы заглянуть в объектив.
Яснее мне довелось убедиться в этой политике мандаринов, когда я зимовал в селении Ничже. Однажды местный чиновник обратился к моему слуге с вопросом: «Не даст ли твой барин что-нибудь на нашу деревенскую школу?» Узнав об этом желании мандарина, я послал с своим слугою два с половиною лана серебра. Слуга принес серебро назад и передал такие слова мандарина: «Так не делается в благоустроенном государстве. Народ может подумать, что русский путешественник дал больше, мандарин же скрыл часть. А нужно сделать это публично!» Он обещал назавтра прийти ко мне сам и действительно пришел в сопровождении других чинов, тоже с шариками на шапках. Главный чиновник предварительно