фотографии). На этой фотографии Юрочка на руках у тети Дуси. Это снято перед самой войной. Юрочка похоронен на Богословском кладбище. Мама и бабушка отвезли его туда на саночках. От Манежного переулка, где они жили в блокаду, до кладбища семь километров. По Литейному через мост, по улице Комсомола, Арсенальной и дальше по Кондратьевскому до упора. Летом я прошел этот путь за час сорок. Они шли зимой по не расчищенным улицам четыре часа. И столько же обратно.
Возникают очертания Литейного проспекта в Ленинграде. Томочка и Фрося идут по проспекту, везут пустые саночки. Из громкоговорителя доносится мерный звук метронома.
ТОМОЧКА. Постоим, мама. Ноги замерзли, не идут.
ФРОСЯ. Лучше идти, Томочка. Постоим – совсем идти не сможем.
ТОМОЧКА. Мы немножко.
ФРОСЯ. Хорошо. Только совсем немножко. (Смотрит в небо.) Небо какое звездное. Значит, не спадет мороз. Вот беда!
ТОМОЧКА. Мама, я тоже умру?
ФРОСЯ. Что ты такое говоришь! Нет, конечно! Осталось чуть-чуть потерпеть. Я слышала, скоро откроют зимнюю дорогу по ладожскому льду, будут хлеб нам возить.
ТОМОЧКА. Точно откроют?
ФРОСЯ. Откроют… Нам бы только до весны дотянуть. Это совсем недолго. Весной норму хлеба увеличат, капусту посадим в скверике у церкви, будем капустные щи варить. Сытые будем…
ТОМОЧКА. Правда, мама?
ФРОСЯ. Зачем же мне тебя обманывать, Томочка?.. Все так и будет.
ТОМОЧКА. А летом в деревню поедем?
МАТЬ. Этого я тебе обещать не могу… Передохнула? Тогда пошли…
Звук метронома учащается.
ТОМОЧКА. Ну вот, началось!
Голос диктора объявляет: «Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Воздушная тревога. Воздушная тревога».
ТОМОЧКА. Бежим?
ФРОСЯ. Нормальным шагом пойдем. Нас каждый день бомбят, и что же мы будем всякий раз дрожать от страха?! Не дождутся, гады! (Грозит кулаком в небо.)
ТОМОЧКА (смотрит в небо). Зажигалки посыпались…
Свистят «зажигалки». Томочка и мать медленно идут по проспекту.
Затемнение.
АВТОР. В блокадной кинохронике часто можно увидеть, как люди идут по улицам, а на земле лежат трупы. К смерти привыкли, к ней равнодушны. Вот на санях повезли запеленатый труп. Словно древнеегипетскую мумию. Изумляют лица людей. Как описать эти лица? Равнодушные? Скорбные? Бесстрастные? Нет! Ни то, ни другое, ни третье. Чтобы выжить, необходимо мобилизовать все ресурсы. Эти лица – самоуглубленные и сосредоточенные. Так сосредоточен был Христос, поднимавшийся на Голгофу.
Однажды мне приснился сон. Я видел блокадный город. Я побывал в нем. Я видел людей с бидонами и ведерками, черпающих воду из проруби в Неве. Видел процессию запеленатых тел. Я смотрел на них из будущего. Люди были немы. Сквозь запотевшее стекло времени я видел их глаза. Бездонные глаза. И вдруг я понял, что это вовсе не стекло, а мутный невский лед, сквозь толщу которого я вижу погребенные в нем навеки их лица. Прекрасные лица!
Звучит скорбная музыка. Возникают очертания блокадного Ленинграда. Вереницей проходят люди осажденного города. Их цепочка кажется