переспросил Лавров. – Почему? На каком основании?
– Я слышал, как Павел Тимофеевич вдруг закричал. Он кричал… ну понимаете, только когда знают, что тебя хотят убить.
– Вы можете повторить дословно?
– Да, пожалуй. Он кричал: «Флейта, проклятая флейта! Убийца!»
– Ничего себе! – присвистнул Лавров. – Отчего же вы не прибежали на этот крик? Можно ведь было его спасти!
– Дело в том… – снова судорожно закашлялся Прохоров. – Вы не знаете Павла Тимофеевича. Я не понял, в чем дело. Он, видите ли, часто бывал ужасно груб, не стеснялся в выражениях. Любой, кто фальшивил во время игры или вступал не туда, мог заслужить титул убийцы. Я и подумал… Валера днем поцапался с Кретовым, а тот никак не мог успокоиться, возмущался. Кретов ведь на Валеру здорово рассердился.
– Но ведь вы только что сказали: так, как Кретов, кричат только перед смертью.
– Сейчас понимаю. А тогда я решил, что он просто в бешенстве.
– Это верно, – вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, – Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.
– То есть Кретов был нервным и невыдержанным?
Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:
– Точно.
– На каком инструменте вы играете, Рыбаков?
– На флейте.
– Так… – Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: – Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?
– Ну… да.
– И много?
– Какое это имеет отношение к Кретову?
– Отвечайте на вопрос, Рыбаков.
– Прилично.
– Вы были очень злы на дирижера?
– Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!
Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать: никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.
– Вы были очень злы… – задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы. – Тогда у меня вопрос к присутствующим. Не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы Рыбаков… ну, скажем так, угрожал Кретову, обещал свести с ним счеты или нечто подобное?
Алька почувствовала, как ладони становятся мокрыми. Гурко продолжал угрюмо молчать, глядя в пол, а Прохоров оживился и заерзал, но вслух ничего не произнес.
– Значит, не слышали?
– Было.
Аля вздрогнула и перевела глаза на сказавшего это Чегодаева. Тот сделал шаг от дверей, у которых так и стоял все это время.
– Вы инспектор оркестра? – вдруг поинтересовался до этого безмолвствующий напарник Лаврова.
– Да, я инспектор, – подтвердил Васька, почему-то обращаясь не к нему, а к Лаврову.
– Так что было? Мы вас слушаем, говорите, – разрешил тот.
– На последней репетиции, после того как Кретов пообещал уволить Рыбакова, тот сказал ему: «Вам это даром не пройдет!»
– Так и сказал?
– Да.
– Ты