и дальше.
Суббота, 28 января. Лагерь № 2.
Лошади вернулись в лагерь № 1 за последним грузом, а я пошел к югу, искать путь к большой ледяной гряде. Морской лед к югу покрыт хаотически перемешанными, неправильными «застругами» (то есть покрытыми настом сугробами), памятными нам с плавания на «Дискавери». Гряда – новая. Ломаный лед ее кончался на восток от того места, к которому я подошел, и на действие давления указывала только громадная мерзлая волна, образующая нечто вроде грота со сводом или куполом, и этот грот был окружен несметными тюленями, из которых иные лежали, спали, другие резвились в мелкой воде. Полагаю, что старый лед в этом гроте остался под водой, а над ним у тюленей своя особая лужа, в которой вода в солнечный день, может быть, не так холодна.
Лошадей, очевидно, можно было провести этой дорогой, но когда я вернулся к своим, меня встретили известием, что у Кэохэйна лошадь захромала. Он смотрел на дело очень мрачно, но ведь он от природы далеко не оптимист. Похоже на растяжение сухожилия, но это не совсем еще верно. У Боуэрса лошадь тоже слаба на передние ноги, но мы об этом знали, и весь вопрос в том, долго ли она продержится. Жаль, потому что она вообще славная, сильная лошадь. Аткинсон весь день пролежал с больной пяткой. Его лошадь была привязана сзади к другим саням и шла хорошо; это добрый знак.
После полудня я провел лошадей 2 1/2 мили к югу до перехода через гряду, затем 2 3/4 мили по восточному направлению, к краю Барьера, и взобрался на него. Пройдя полмили от края, мы разгрузили сани; как раз перед тем лошади глубоко провалились; но эта рыхлость как будто произошла от местного подъема в поверхности.
Подходя к Барьеру, мы в четверти мили к северу от нас заметили какой-то темный предмет. Я пошел туда и увидел, что это верхи двух более чем на половину засыпанных палаток, оставленных, вероятно, Шеклтоном. Между ними спал линявший императорский пингвин. Парусина на одной палатке была, по-видимому, невредима, но с другой наполовину сорвана.
Лошади сегодня великолепно тащили, собаки тоже; но мы решили и тех, и других отныне нагружать полегче и шибко не гнать их, вообще, по возможности, беречь их силы. Нам еще многому остается поучиться, чтобы приноровиться к их работоспособности.
Кэохэйн уговаривает свою лошадь: «Бодрись, голубчик; к полюсу пойдешь!» – как бы думая подбодрить ее этим. Все веселы; таких молодцов поискать.
Воскресенье, 29 января. Лагерь № 2.
Сегодня после завтрака я прочел молитвы. День прекрасный. Семь здоровых лошадей два раза сходили к Барьеру – всего 18 географических миль[31], из них 9 с порядочными грузами, и ни одна даже не запыхалась. Лошадь Оутса, нервная, с норовом, воспользовалась минутой, когда ее не держали под уздцы, и ускакала; кончилось тем, что ее сани ударились в другие, валек сломался, и лошадь помчалась по лагерю, бешено лягая болтавшуюся постромку. Оутс пошел за нею, когда она поуспокоилась; оказалось, что ничего не пострадало, кроме валька.
Гран пробовал бежать на лыжах со своей лошадью. Все шло хорошо,