но никогда не рассказывал о своей жизни. Между ними был заключен молчаливый договор. Она не задавала вопросов, знала границы своего влияния, в котором она не сомневалась. Люсьенна умела развлечь себя любой мелочью, то капризная, то серьезная, как все сильные женщины, она умела играть все роли, талантливо выбирая ту, какую каждый ждал от нее. Она кокетничала с сыном… В Оране, когда она его подвозила куда-нибудь на своей маленькой машине марки Petite Biluc, они выглядели как двое возлюбленных. В Париж Люсьенна привезла туалеты, достойные актрисы: она выгуливала платье, сшитое в ателье «Мадлен Кутюр», первый фасон черного платья, нарисованного ее сыном. 20 декабря в день церемонии вручения призов конкурсантам из рук Жаклин Делюбак[69] в театре «Амбассадор», напротив Елисейского дворца, Люсьенна ждала его в гостинице на улице Клемен Маро.
Ив Матьё-Сен-Лоран был не согласен на бронзовый приз, ему был нужен золотой. Заметил ли его один из членов жюри – Кристиан Диор? Привычно чувствуя себя в среде, к которой он никогда не принадлежал, Ив уже понял, листая страницы журналов Vogue и Harper’s Bazaar, что модели на этих страницах уже начали устаревать. Диор был первым, кто почувствовал это. Он вспоминал: «1952 год начинался тяжело. “Железный занавес” отделил Запад от Востока. Говорили о “переделке” Европы. Беспокоила война в Индокитае и Корее. Писали о пробуждении арабского национализма. Закончилась эйфория от коллекции new look, прекратились веселые безумства. Если мода хотела быть новой, ей следовало быть осторожной. Вот почему для весенней и летней коллекции я предложил извилистую линию, обозначая этим, что мода стала логичной, убеждая строгость зимы перейти в летнюю гибкость. Куртки и свитера стали главной темой коллекции…»[70]
Для Ива одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, какое расстояние пролегло между возвратом к роскоши, с канделябрами, арабесками, воланами, оборками, бархатом, и эпохой, которая наступала под знаменем прогресса и серийного производства. Исчез целый мир. Первым, кто закрыл свою мастерскую в 1947 году, был Лелонг[71], а за ним британец, живший в Париже, – Молино[72]. Робер Пиге[73] закрыл дверь и положил ключ под коврик. Марсель Роша[74] в 1952-м оставил за собой только производство духов. В 1953 году Эльза Скиапарелли, сюрреалистическая колдунья, вынуждена была собрать чемоданы, напоследок нарядив одну из своих эксцентрических клиенток, Максим де ля Фалез[75], в невозможное платье в дырах и с нервным турнюром. «Дьявольская женственность» прогнала смелость. На первом плане стояли супруги индустриальных магнатов, королевы послевоенного времени с утянутыми талиями. Теперь они заменили проклятые фантазии. В своем салоне на улице Берри Эльза одевала свои модели в вечерние платья с огромными лангустами и шляпы в форме туфельки. Вскоре Скиапарелли уехала в Америку.
Америка – ослепительно новая страна. Там производились нейлон, супы в пакетиках и миксеры. Америка – это комфорт, который был доступен любой женщине, носившей свитер. Соединенные