уходит; матушка затворяется с Михаилом; дожидаюсь в малом кабинете; жена; матушка зовет меня, иду туда; мне объявляют, что Константин настаивает на отречении от престола; официальное письмо по этому поводу; матушка того мнения, что с присягою надо подождать до ответа с Лазаревым; частное письмо Константина ко мне[67] и официальное, именующее меня императором; условились все скрывать; матушка уходит; жена, я ей все говорю; матушка возвращается, Елена; иду к себе; Милорадович, сообщаю ему все; иду к матушке; Михаил, затем Елена, говорили; ухожу к себе; Воинов, говорили; Михаил, уезжает; жена, уходит; Потапов, уходит; у матушки; у себя; Голицын, сообщаю ему все, говорили, уходит; у жены; у матушки; Голицын, говорили; у себя; написал Константину[68]; жена, уходит, Опочинин, говорили, рассказываю ему все, идет писать[69]; у матушки, она читает мне свое письмо Константину; вернулся к себе; Опочинин пишет под диктовку; Михаил, уходит; писал[70], уходит; Карамзин, говорили, уходит; у матушки; у себя; переоделся, жена, Елена, Михаил, обедали вчетвером; встали из-за стола, говорили, наши жены уходят; говорили, Михаил уходит; писал в Варшаву; матушка, жена, Михаил; матушка читает письмо от Волконского, уходит; Опочинин, пишет; у жены, матушка читает письмо от Волконского, уходит; Опочинин, пишет; у жены, Елена; у себя, читал, вздремнул, оделся, чай; Опочинин все пишет; матушка и жена, у жены с нею, говорили; отправил курьера к императрице, у себя; оделся, работал с Фламом, уходит; у жены, иду к матушке; графиня, говорили; у жены; у себя, переоделся, читал с Опочининым протокол всего происшедшего; Михаил, уходит; жена; отправил Опочинина в Варшаву; ужинали, говорили, жена уходит; у Михаила, он пишет; Опочинин уходит, Михаил читает мне свое письмо; вернулся к себе, разделся, лег спать.
Повергаясь к вашим стопам как брат, как подданный, я молю о вашем прощении, о вашем благословении, дорогой, дорогой Константин. Решайте мою судьбу, приказывайте вашему верному подданному и рассчитывайте на его благоговейное повиновение. Великий Боже, что могу я сделать? что могу я сказать вам?
Я присягнул вам, я – ваш подданный; я могу только подчиняться и повиноваться вам; и я исполню это, потому что таков мой долг и такова ваша воля, воля моего повелителя и государя, который всегда и останется для меня таковым. Но сжальтесь над несчастным, у которого нет другого утешения, как в сознании, что он исполнил свой долг и других побудил его исполнить.
И далее, если я и ошибся, – я следовал чувству своего сердца, чувству, слишком укоренившемуся с детства, слишком глубоко запечатлевшемуся в моей душе, чтобы я когда-нибудь хотя бы на мгновение мог от него отрешиться, чувству, которое в моих глазах сделалось еще священнее, когда я узнал о намерениях моего благодетеля и ваших!
К нему, который нас видит, нас судит, потому что он видит в глубине наших душ, к нему – этому Ангелу, нашему благодетелю, к нему я взываю; пусть он будет судьей между нами. Мог ли я, по человеческим понятиям, поступить иначе? Мог