дома. Пока он еще не скрылся из виду он добавил:
– Завтра в четыре часа на Каланчевской в баре, не опаздывайте, оттуда к Чернову, – и, помахав нам, исчез за углом.
Мы с Фитилем посмотрели друг на друга и пошли домой.
– Волнуешься? – спросил я у него.
– А чего волноваться? Я стихи давно читаю, так что завтра прочту все как надо, если потребуется.
– Ну, будем надеяться.
– А какой он как человек, Чернов этот? – спросил меня Фитиль.
Я замолчал. Я видел его лишь пару раз, да и до знакомства с ним не слышал о таком человеке. А Фитиль – дело другое: он восхищается им, точнее, его клубом, о котором многое слышал, но где так ни разу и не был.
– Хороший он человек, – сказал я.
– Властный? – спросил Фитиль.
– Я бы сказал уважаемый, – мне пришлось парировать и уйти в сторону, так как обсуждать Чернова мне совершенно не хотелось. – Завтра придешь к нему, познакомишься и составишь свое мнение.
– Мне было интересно твое мнение. Значит, стало быть, ты прозаик – рассказы, истории? – спросил у меня Фитиль.
– Пока что лишь один роман, – ответил я, внутри все снова сжалось от мысли, что я не завершил начатое, в которое вложил столько труда.
– Так как ты его написал, если тебе приходится выжимать из себя идеи? – я повторюсь еще раз, Фитиль хоть и был с неблагоприятным прошлым, но он был абсолютно неглупым человеком. Раз уж я хотел от него честности и доверительных отношений, мне пришлось говорить с ним открыто.
– Я в детстве очень много читал, знаю французский благодаря моей матери, что позволило мне прочесть много романов и просто хороших книг. Картины, которые витают у меня в голове, порой так и хочется воплотить на бумаге, вот только думаю, не осилю я это написать так, как пишут маститые и известные авторы. Читателю не будет интересен мой слог, написано все будет слишком просто, и донести всю историю будет крайне сложно. Но поверь, если бы я был хорошим писателем, у меня обязательно бы получилось воплотить все задуманное в жизнь. Наступает минута сомнения, начинаю копаться в себе и словно ножом режу свою душу, когда говорю себе – не смогу, – это была истинная правда. Признаться в этом самому себе я не мог, но Фитиль буквально вынудил меня. При всем моем упорстве и стремлении мой роман давался мне очень сложно, возможно, оттого, что он был первый.
– Разреши мне прочесть его, я скажу свое мнение, если тебе оно будет интересным? – спросил у меня Фитиль.
– Ты хочешь его прочесть? – удивился я.
– Разве я сказал что-то другое?
– Просто неожиданно это все, – сказал я.
– Пора привыкать или ты так и будешь сомневаться в себе? – ответил тот и посмотрел на меня. – Ты боишься быть отверженным издательством и только поэтому не спешишь нести его в редакцию. Но ведь я вижу, что каждый день ты буквально изводишь себя мыслью, что пора это сделать, пора показать его людям. Под лежачий камень, как известно, вода не течет, – сказал Фитиль.
– Хорошо,