тебе плащ, – сказала она тихо, почти шепотом. – Становится прохладно. Ты можешь простудиться.
– С чего вдруг такая забота? Боишься, что моя болезнь задержит твое воссоединение с семьей?
– Ты злишься на меня?
– Я? Ну что ты! Как я могу?! – Казалось, мой голос так и сочится ядом. – Ты же моя госпожа и повелительница. И я обязан тебя боготворить.
– Моей вины в том, что ты плохо переносишь качку, нет. Поэтому я не понимаю…
– Куда уж тебе понять!
– Ты очень груб со мной!
– Имею право. Если бы ты не влезла в мою счастливую, размеренную жизнь, я бы не страдал от морской болезни, а пил чай, сидя возле камина. Ты – мое наказание за все грехи: настоящие, прошлые и, скорее всего, будущие. Из-за тебя моя жизнь полетела под откос.
– Ты опять напился!
– К сожалению, нет! Хотя хотел бы это сделать сейчас. Оглянись, принцесса. Я нахожусь посреди моря и плыву в никуда. Я не знаю, что меня ждет. Не знаю, останусь ли в живых. А теперь, извини, я хотел бы немного побыть один.
– Ты прогоняешь меня?
– Да.
– Ну и ладно! Ну и замечательно! Все равно я не хотела с тобой разговаривать! Потому что ты грубый, невоспитанный, ограниченный человек!
И меня понесло. Честно говоря, если бы не раскалывающаяся голова, тошнота и раздражение, я не стал бы говорить подобные слова. Откуда только они у меня появились, сам не знаю… наверное, злость на всех, а больше всего на Элейну, сыграла свою роль.
– Твоему высочеству не пристало общаться с таким, как я? Ну да… аристократов в моем роду никогда не водилось. Были уважаемые люди, которые жили в ладу с собственной совестью. Люди, которые добивались всего собственным трудом. Честным, заметь. А твои? Можешь сказать, что череда твоих благородных предков были хорошими людьми? Что гордишься ими не просто потому, что они голубая кровь?
– И ты считаешь, что аристократ не может быть хорошим человеком? Что им нельзя гордиться?
– Может. В любом правиле есть исключения. Но власть и богатство, которые достались в наследство… портят. Вот ты, например. Воспользовалась мной без зазрений совести. Моя жизнь, какой бы ничтожной, по твоему мнению, она ни была, оставалась моей жизнью. Хотя о чем это я? Что пытаюсь объяснить избалованному ребенку, который собственные желания всегда привык ставить на первое место? Думаешь, я тебе благодарен? Думаешь, для меня великое счастье и предел мечтаний – прислуживать тебе? Или, может, считаешь, что ты меня облагодетельствовала, взвалив неподъемную ношу по спасению? Ошибаешься, принцесса.
– Но, Эндрю, ты же совсем меня не знаешь. И я не требовала, чтобы ты мне прислуживал!
Я отвернулся от девушки и снова уставился на водную гладь. Холодало. Прохладный ветерок остужал разгоряченное лицо, трепал волосы. И, по-моему, немного даже облегчал мои мучения. Хотя нет. Вдруг заговорила моя совесть, и мне стало еще хуже. Ведь Элейна