был сторонником принцев крови и ненавидел мадам де Шатору. Заручившись согласием епископа Суассона Фиц-Жама, он решил воспользоваться случаем, чтобы попытаться избавиться от фаворитки. Склонившись над больным королем, он произнес:
– Если вы хотите получить причастие, то должны изгнать вашу сожительницу.
Час спустя пришла очередь епископа Суассона поучать больного, состояние здоровья которого ухудшалось с каждой минутой:
– Пусть злые духи оставят вас, – повторял он. До самого вечера монахи сменяли друг друга у изголовья больного государя. К семи часам король, чувствуя, что последние силы оставляют его, наконец сдался и тихо прошептал:
– Пусть она убирается на все четыре стороны… Не теряя ни минуты, прелат стремительным шагом направился в комнату, где мадам де Шатору вместе со своей сестрой ждала известий о здоровье короля. «Они услышали, как с шумом отворилась двухстворчатая дверь, – писал присутствовавший при этой сцене Ришелье, – и увидели Фиц-Жама, опирающегося одной рукой на ручку двери, со всклоченными волосами, горящими нездоровым блеском глазами и раскрасневшимся лицом.
– Король приказывает вам поскорее убрать ся отсюда на все четыре стороны, – произнес он.
И удалился, тут же распорядившись о том, чтобы снесли деревянную галерею, соединявшую королевские покои с апартаментами герцогини, и таким образом оповестил народ о разрыве короля с любовницей».
«Потрясенные внезапной немилостью церкви, – пишет далее Ришелье, – обе фаворитки застыли на месте как вкопанные и не произнесли ни слова, но герцог Ришелье40, знавший о любви короля к мадам де Шатору, а также о том, что государь очень быстро попадал под влияние своих министров и придворных, заявил, что сделает все возможное, чтобы отменить распоряжение короля об отставке фавориток, и возьмет всю ответственность на себя, если те решат остаться и не выполнят отданного во время горячечного бреда приказа».
В свою очередь, священники времени даром не теряли, разослав по всем приходам следующее распоряжение:
«Закрыть святые дарохранительницы, для того чтобы немилость церкви стала еще более ощутимой и чтобы король не отдал новых распоряжений».
Но на этом они не остановились. Было объявлено о том, что король будет причащен только после отъезда обеих сестер.
– Законы церкви и наши святые каноны, – заявил Фиц-Жам королю, – запрещают прича щать умирающего, пока любовница еще нахо дится в пределах города. Прошу, Ваше Величест во, дать новые указания, чтобы ускорить отъезд фавориток.
И умышленно добавил:
– Время не терпит. Вы можете скоро умереть. Фиц-Жам с таким нажимом произнес слово «любовница», что у короля побежали мурашки по спине и он согласился со всем, что от него требовали. Приказ Людовика XV был на этот раз выполнен с таким рвением, что на королевской конюшне не нашлось ни одной кареты для бывших фавориток, чтобы оградить их от народного гнева.
В этот скорбный час все отвернулись от молодых женщин. И только маршал Бель-Исль, опасаясь, что их могут забить камнями,