голос с подчеркнутым кавказским акцентом. – Проходите, выбирайте! Вино домашнее, сидр, чача…
– Нет, спасибо.
Сергеев выпятился на улицу, встряхнул плечи, помотал головой, словно вынырнул из дремы на совещании или в кинотеатре. Сказал уже для себя:
– Спасибо, мне еще сюда рано.
На самом деле испугался не старухи, не самой атмосферы этого странного паба, а того, что может тоже сесть за столик и уснуть над стаканом на многие дни.
…Вернулся домой, продукты сложил в холодильник, надел кроссовки, толстовку, бейсболку козырьком назад и побежал.
В Москве, когда чувствовал, что тяжелеет, но не от избытка веса – толстым и даже упитанным никогда не был, – а от какой-то внутренней расслабленности, многомесячной физической вялости, покупал абонемент в фитнес. Занимался без всякого удовольствия. И те, что получали удовольствие, вызывали раздражение. Сергеев не мог понять, как можно с увлечением корчиться на тренажёрах, бежать по двигающейся ленте, оставаясь на месте и таращась в одну и ту же стену или окно. От этого ведь свихнуться можно. Получающие удовольствие и были для него такими свихнувшимися.
Впрочем, они наверняка делают вид, что им по кайфу, – люди в отношении многого так поступают…
Слегка окрепнув, Сергеев бросал заниматься. На год-полтора, пока снова не начинала давить тяжесть слабости.
Сейчас же он впервые за много-много лет побежал не по ленте, а по земле, увидел меняющийся ландшафт, почувствовал камушки и кочки, дышал по-настоящему свежим, не кондиционированным, воздухом и понял, какое это удовольствие. И пружинящие подошвы кроссовок вызывали в нем настоящий детский восторг: «Ни фига себе!.. Ни фига себе!..»
Но быстро стал задыхаться, перешел на шаг. «Ничего, втянусь».
В новой жизни дни потекли быстрее, хотя не так пустовато, как раньше.
Сергеев поднимался в начале восьмого – на улице еще было темно – делал зарядку, принимал легкий душ и, сварив кофе, садился читать или писать.
Читал он Джека Лондона, «Смирительную рубашку».
Раньше, давно, Лондон был его любимым писателем. Сначала рассказы о Севере, «Белый Клык», «Время-не-ждет», «Путешествие на “Старке”», затем, конечно, «Мартин Иден», «Лунная долина» – вроде бы тягомотная вещь, но если настроиться, отрешиться от окружающего бедлама, то – завораживающая. Особенно третья часть, когда Билл и Саксон путешествуют.
Именно из-за «Лунной долины», а не музыки, Сергеев лет в пятнадцать стал хиппарём. В их маленьком сибирском городе о хиппи в то время и не слыхивали, и пацаны-хулиганы, которых называли буграми, часто до того бившие Сергеева, отбиравшие мелочь, растерялись от его вида, а потом даже зауважали – чтоб отпустить волосы, обвязать их веревочкой, надеть пеструю рубашку, превратить обычные брюки в клеши, обуть туфли на каблуке, нужна была дерзость. И по отношению к ним, буграм, и по отношению к милиции, учителям, завучам, вообще всем вокруг. «Борзый», – одобрительно ухмылялись пацаны.
Кстати, и учителя