убийство случилось двадцать лет назад. Поэтому когда один архитектор спер у другого рекламный щит, это стало сенсацией, которую местная газета мусолила два выпуска подряд. Молодежь бежит с острова. Население становится старше.
Красное ложе снова как новенькое, я откладываю чистящие средства и оборачиваюсь. Ты ушла.
Я возвращаюсь наверх. Ты сидишь в своем стеклянном кабинете, похожем на аквариум, и, едва завидев меня, стучишь в стекло, приглашая зайти. Естественно, я спешу к тебе. Закрываю за собой дверь и машу в знак приветствия покойной Уитни Хьюстон и Эдди Веддеру[3], постеры которых висят у тебя на стене. Ты предлагаешь мне сесть и снимаешь трубку трезвонящего телефона. Никогда не думал, что снова испытаю подобное счастье; как не думал, что Лав Квинн похитит моего ребенка и сунет напоследок четыре миллиона долларов, чтобы откупиться. Но раз уж в этом мире возможны столь чудовищные вещи, то и для столь невыразимо прекрасных в нем должно быть место.
Ты кладешь трубку и улыбаешься.
– Итак, на чем мы остановились?
– Ты как раз собиралась сказать мне, какая песня Уитни Хьюстон твоя любимая.
– Та же, что и в детстве. Мои вкусы не изменились. How Will I Know, – отвечаешь ты. И невольно сглатываешь.
Я не могу удержаться и сглатываю тоже. Это песня о любви: героиня сгорает от страсти, но боится признаться…
– Мне нравится, как ее перепели «Лемонхэдс», – прерываю я неловкую паузу.
Ты отводишь глаза и улыбаешься.
– Не слышала. Надо будет найти. Как, говоришь, называется группа? Лимон что?..
– «Лемонхэдс». Послушай. Кавер классный.
Ты облизываешь губы и шепотом повторяешь название – я представляю, как попробую на вкус твой «лимончик» на нашем красном ложе… Показываю на набросок небольшого магазина, висящий на стене, и спрашиваю:
– Рисунок дочери?
– Нет, – ты качаешь головой. – А, кстати, хорошая идея! Надо повесить что-нибудь. Эту картинку нарисовала я в детстве. Мне всегда хотелось иметь собственный книжный магазин.
Еще бы! И я могу помочь тебе осуществить эту мечту, ведь теперь я богат.
– Как бы назвала?
– Присмотрись. Вот там, в углу… Бордель «Сочувствие».
Я улыбаюсь.
– Неплохо.
Ты тянешься рукой к шее, словно чтобы поправить ожерелье. Но на тебе нет украшений. Снова звонит телефон. Ты говоришь, что должна ответить, я вежливо спрашиваю, стоит ли мне выйти. Ты мотаешь головой – хочешь, чтобы я остался. Берешь трубку и отвечаешь голосом учителя начальных классов в респектабельном школьном округе:
– Хоуи! Как поживаешь? Чем могу помочь?
Этот неизвестный, но уже неприятный мне Хоуи бубнит что-то в трубку, ты показываешь на книгу стихов Уильяма Карлоса Уильямса. Я беру том и протягиваю его тебе. Ты облизываешь палец – хотя без этого вполне можно было обойтись, – и твоя интонация снова меняется. Ты читаешь Хоуи стихотворение, и твой голос словно растопленное мороженое. Потом, ни слова больше не говоря, закрываешь книгу и вешаешь трубку. Я не могу удержаться от смеха.
– У