и наблюдаю, как они заходят ко мне в камеру и запирают за собой дверь. Я молчу, когда они поднимают меня на ноги и окружают, будто я для них какая-то игрушка.
Руки у меня все еще в кандалах, и это придает им храбрости. Предполагая, что я скована в движениях, они подбираются ближе.
– Поубавилось гонору-то? – заговаривает первым тюремщик. – Да и людей твоих нет, чтобы придавать тебе важности и оберегать от опасностей.
– А мы и есть опасность, – поддакивает другой.
Самый молодой из них прихватывает мой подбородок, поворачивает к себе лицом и разглядывает:
– Она совсем еще девчонка.
Говорит он как будто удивленно и с облегчением.
Мой возраст и пол убеждают его в том, что я безопасна, несмотря на то, что перед ним Гадюка. Вероятно, он полагает, будто я заслужила свой титул обманом и ложью. Как будто получить его может любой! А может, он просто думает, что я добилась власти через постель.
– Пожалуйста, – говорю я тихо, разыгрывая беззащитность. – Не нужно этого делать.
Они гогочут, и тюремщик подходит ближе.
– Не стоит просить, – отвечает он, и его голос внезапно теряет насмешливость.
Я поднимаю глаза, наши взгляды встречаются, и теперь в моем голосе нет ни малейшего намека на слабость:
– Я и не прошу. Я предупреждаю.
И делаю ход первой, опережая их. Ударом ладони в лоб отбрасываю тюремщика назад. Пока он оглушен, подныриваю под кулак, летящий в меня справа, и сама бью в грудь тому, кто находится слева. Вес кандалов в прямом смысле играет мне на руку, в груди противника что-то ломается, и он с визгом рушится на пол.
Двое оставшихся переходят в наступление. Я кидаюсь на тюремщика, забрасываю запястья в кандалах ему за шею и, используя его как опору, подбрасываю ноги и бью второго стражника в горло, отчего тот теряет сознание. Все это происходит для тюремщика слишком быстро, он не поспевает за мной, и я, перекинув свое тело, оказываюсь у него за спиной и начинаю душить. Он дико машет руками, пытаясь меня остановить, а я давлю, пока он не отключается.
Остается самый молодой из охранников. Он стоит в дальнем углу с таким видом, будто обмочился. Я освобождаюсь от тела, лежащего теперь на полу, подхожу к нему, прихватываю за ворот и припечатываю к стене.
– Передай королю, что он все еще недооценивает меня, – говорю я, и мой голос больше похож на рык, чем на человеческую речь. – Передай, что следующих засланцев ему придется выносить из моей камеры вперед ногами, усек?
Стражник кивает. Его лоб в поту.
– Молодец. – Я отпускаю его. – А теперь вытаскивай отсюда этих свиней.
Тот, у которого повреждена грудь, уже ползет к двери, так что молодой выволакивает двух остальных. Он так спешит убраться от меня подальше, что чуть не забывает запереть за собой камеру.
Только когда они уходят и кровообращение восстанавливается, о себе заявляет боль. Во время драки я каким-то образом умудрилась вывихнуть плечо, которое мне поранил убийца.
Черт!
Придется