на свою кровать, потом нырнула обратно в общую комнату.
– Какая умная штучка, – произнес доктор Васан. – Скажи мне, Кади, разве может хорошая дочь так упрекать отца?
Кади хмыкнула, пряча в смехе тревогу:
– Вопрос, скорее, к моему отцу.
Глава 4
Когда Кади вновь оказалась одна, успел наступить вечер. И Ранджу, и Андреа отправились поужинать с родителями. Кади взяла себе салат из ресторанной сети на Гарвардской площади, а съела его в комнате, сидя на матрасе и склонившись над страницами Эриковой тетради.
Снаружи донесся шум; Кади пересекла комнату и выглянула в окно. Она проследила, как шумные компании первокурсников носятся по окутанному темнотой Гарвард-ярду, их смех отражался от периметра старых кирпичных стен, дубов и плюща. Кади захлестнула волна одиночества. Она думала, что раз она и новые одноклассники все незнакомцы, развеселый дух общей потребности в общении утащит ее в расцветающую компанию, словно светский прибой. Она надеялась, что сможет, по крайней мере, зависать со своими соседками – или что дело будет обстоять проще, чем сейчас. Она смотрела в окно, и ей казалось, что для многих все так и есть. Ей хотелось погрузиться в бурный водоворот общения, но весь этот день Кади чувствовала себя отрезанной от остальных. Спасибо тайнам за это.
Способность хранить секреты – это у них, Арчеров, семейное. Кади помнила день, когда получила ответы от первой партии университетов. Письма о зачислении в Гарвард среди конвертов, которые Кади вытащила после школы из почтового ящика, не было. Потому что мать успела первой проверить ящик, забрать письмо и спрятать. Чего мать не знала, так это что Кади подписалась на уведомление и по электронной почте. Слова первой строки: «Поздравляем! С радостью сообщаем, что вы зачислены в Гарвард…» – клокотали в сердце Кади еще с обеда. Только позже, днем, когда она сообщила матери, что ее приняли, та выдала ей бумажную версию. Мать сказала, что думала, мол, Кади расстроится, увидев письмо, и это звучало правдоподобно, ведь Кади сама скрывала от нее причину, по которой на самом деле хотела туда поступить.
Но свой первый вечер на месте Кади представляла совершенно не так. Когда она только подавала документы в Гарвард, то воображала, как они с Эриком будут вместе заезжать в кампус. Кади скорбела о той альтернативной реальности, где брат все еще оставался здесь. Он заранее знал бы, как все устроено, где забирать ключи, где парковаться, в хорошее ли тебя поселили общежитие. Он представил бы Кади своим друзьям, и она по умолчанию стала бы куда круче, потому что старшекурсники знали бы ее имя. Он таскал бы ее тяжелые вещи этими своими тоненькими, но странно сильными руками. Он пристал бы к Кади с мерзкими потными объятиями.
Дома она редко знакомилась с людьми без привязки к брату – извечная «Кади, младшая сестра Эрика Арчера». Все знали Эрика Арчера или хотя бы слышали о нем; он был из тех ребят, кого в старшей школе называли только полным именем. Тогда для Кади не было незнакомцев. Сейчас ими были все. И Кади лишь усугубляла положение. Почему она не могла сказать соседкам про умершего брата? Она говорила себе, что не хочет