такую массу отходов, Алан сообщает, что хьюстонская семья в среднем производит примерно 25 кг однопотокового вторсырья в месяц. Не все занимаются обработкой, не все выставляют свои мусорные контейнеры каждую неделю, зато некоторые дают уровень выше среднего – например, семья Алана выкатывает шесть (!) контейнеров в неделю. В то же время небольшая доля материалов, обрабатываемых на этом заводе, поступает от коммерческих предприятий – например, большие баки с картоном, стоящие за супермаркетами. В целом, по приблизительным подсчетам, хьюстонский завод по переработке отходов ежедневно обрабатывает объем, эквивалентный месячному производству примерно 12 тыс. городских домохозяйств.
«Готовы прогуляться?» – спрашивает меня Алан с непосредственной улыбкой. Нас сопровождают Линн Браун и Мэтт Коз, вице-президент Waste Management по развитию и продажам – то есть по зарабатыванию денег на отходах, обрабатываемых на этом заводе. Оба они были на заводе много раз, а Мэтт непосредственно участвовал в его проектировании, однако я не вижу у них никакой скуки при мысли о новом посещении.
Мы выходим вчетвером на улицу и обходим здание, направляясь к закрытой приемной зоне, где грузовик вываливает груз вторсырья на бетонный пол. При однопотоковой переработке больше шуршания, чем стука – в основном из-за того, что 70 % утиля составляет бумага: реклама, газеты, офисная бумага. К этой массе отходов подкатывает ковшовый фронтальный погрузчик, который люди привыкли видеть на строительных площадках. Он забирает мусор и загружает в устройство, которое, по словам Алана, обеспечивает равномерность подачи отходов на конвейер. «Это действительно важно, – говорит Алан, – ведь все, что вы сейчас собираетесь смотреть, должно работать надлежащим образом».
Мы входим в зал размером с супермаркет Walmart, который я видел сверху, и, клянусь, сразу вспоминаю шоколадную фабрику Вилли Вонки[11]: конвейеры возносят мусор вверх и отправляют его на вращающиеся звездочки, которые подкидывают его, словно попкорн на горячей сковороде. Что-то продолжает двигаться, что-то падает. Я вижу, как бутылки от чистящих средств и шампуня несутся со скоростью, превышающей 120 м/с (Алан просит меня держать точную скорость при себе – это коммерческая тайна), а молочные бутылки падают откуда-то в гигантскую клетку. Я кричу ему: «Детям бы тут понравилось!» – но он не отвечает, возможно, потому что: а) это и так очевидно, б) он не слышит меня, поскольку мои слова полностью потерялись в грохоте машин, шуршании бумаги, треске и лязге стекла, алюминия и пластика.
Мы поднимаемся по лестнице к месту, которое Алан называет «предварительной сортировкой». Здесь двое рабочих стоят над скоростным конвейером, по нему движется только что поступившее несортированное вторсырье, требующее обработки. Один из рабочих рукой выхватывает из мешанины коричневый пластиковый пакет, и тот мгновенно исчезает, втянутый расположенной над работниками вакуумной трубой – точь-в-точь как на фабрике Вилли Вонки. Затем он делает это снова.
– Не каждый может выполнять эту работу, –