шестьдесят девятая, – ответил тот.
Блондин, полистав страницы, нашёл статью, прочитал:
– О, до двенадцати рокив! Наш пассажир!
Очевидно, блондин прочёл более тяжкую третью часть статьи, потому что на самом деле Марку светило до семи лет. Разубеждать его в этом не стал.
– Куда могу бросить вещи? – спросил он.
Блондин показал рукой на одну из свободных верхних нар. Марк разложил матрас, положил подушку, расстелил одеяло и залез наверх. Вытянулся на такой же койке, как и в карантине. Матрас почти не смягчал её жёсткость, проваливаясь в прямоугольные дыры между полосами железа.
А в камере творилось что-то невообразимое.
Мат-перемат, блатной жаргон – феня, крики. Грохотом выстрелов – удары костей домино по деревянной крышке стола. Завеса дыма от сигарет и папирос.
Кто-то затеял драку один на один, кого-то били двое. Кому-то куском ваты, вырванной из матраса, тихонько подобравшись, поджигали сзади майку, а когда тот в ужасе и с визгом вскакивал, остальные умирали со смеху.
В дальнем углу камеры, над теперь уже лежащим на полу тем самым молоденьким черноволосым пареньком в окровавленной майке, которого Марк, входя в камеру заметил сидящим на матрасе у туалета, навис здоровенный бугай, а двое других прикрывали его, загораживая от форточки в двери. Но с верхних нар хорошо просматривалось, как здоровяк саданул паренька по рёбрам, от чего тот свернулся, как гусеница, на которую наступили. А потом бугай приспустил брюки и заставил беднягу делать ему минет.
И каждый крик, каждый звук чужой боли стрелой впивался в сердце Марка.
«Это закончится? Это когда-нибудь закончится?!» – билось в голове.
Но время шло, а атмосфера не менялась.
«Господи! Куда я попал?! Мёртвый дом, из которого писал свои записки Достоевский, просто пансион благородных девиц! Это даже ужасней, чем я себе представлял! Нелюди! Звери – ангелы по сравнению с ними. Я же тут с ума сойду… – душа корчилась, как фарш между ножами мясорубки. – Да это же настоящие джунгли! Человеческие джунгли! И если всё время так, то как это всё можно выносить годами?! – мысли ломили висок, а сердце всерьёз пыталось выскочить на волю. – А я, дурак, ещё думал, что хуже армии уже и быть не может».
Армия… Марк закрыл глаза, и перед внутренним взором замелькали картины, унёсшие его в прошлое и избавившие от настоящего, выносить которое уже не было сил.
Он отчётливо увидел себя в застиранной бледно-зелёной гимнастёрке, болтающейся на длинном костлявом теле, и тяжеленных, на размер больше, серых от пыли кирзовых сапогах.
Армия
Приглашение в музыкальный взвод
В воздухе разливались запахи мая и бравурные звуки «Прощания славянки». Подходило время пару лет послужить Отечеству. Однажды вечером, придя домой, Марк был огорошен услышанным от отца:
– Слушай, сегодня к нам заходил капитан Кошкин, ну, помнишь, с сыном его ты учился в школе. Капитан набирает ребят для музвзвода